«Макс, конечно, волен гулять, с кем хочет, но ты должна убедиться, что он попал в хорошие руки», — внутренний голос подсказал достойный аргумент в пользу поисков пропавшего кавалера, и я немедленно приступила к активным действиям.
Злосчастные ботильоны опять остались некупленными! Вернув их на полку, я прошла мимо кассы, на улице остановила такси и поехала на телевидение, где трудится Смеловский. Я там частенько бываю — Макс постоянно приглашает на запись программ, так что вахтерам я примелькалась, и на входе, где вообще-то положено предъявлять документы, меня давно уже никто не останавливает.
Миновав сторожевой пост с бритоголовым индивидуумом, который натужно окаменел над газеткой с кроссвордом, я прошла по длинному коридору и постучалась в дверь монтажной:
— Тук-тук, кто в теремочке живет, можно вломиться?
— Заходи, не бойся! Выходи, не плачь! — веселой скороговоркой отозвались изнутри.
Я потянула дверь и заглянула в полутемную каморку. В теремочке сидели перед мониторами монтажеры Коля и Петя. Один экран светился синим, второй — зеленым, и лица у ребят были подсвечены в тон.
— Здравствуйте, Мышка-норушка и Лягушка-квакушка! — сказала я серо-голубому Коле и бледно-зеленому Пете.
— Здравствуй, Зайка-побегайка! — не заржавели с ответом фольклорно-грамотные парни.
— Вы Смеловского не видели? — спросила я.
Мальчики дружно обернулись, укоризненно посмотрели на меня, синхронно вздохнули, и Коля потянулся за блокнотом.
— Так видели или не видели? — не дождавшись ответа, повторила я.
Коля с треском выдрал из блокнота исписанный лист, выбрался из кресла, подвинул меня и прилепил на дверь рукотворное объявление: «Смеловского не видели!!!»
Количество восклицательных знаков позволяло предположить, что этот вопрос ребятам задавался неоднократно.
— Вот наш ответ Чемберлену! — сказал Коля, надежно прикрепляя их с Петей ответ английскому лорду липкой лентой.
Тут в коридоре за углом послышались нервные голоса и множественный шум шагов.
— Идут? — встревоженно спросил Петя из монтажки.
— Идут, басурмане! — подтвердил Коля и втолкнул меня в комнату. — Посиди тут, переждешь татарское нашествие. Наши уже все в укрытиях. Этому народу лишний раз лучше на глаза не попадаться.
— Это кто у вас там? — Я оглянулась на закрытую дверь, за которой как будто и впрямь боевые монгольские кони протопали.
— Это у нас там господин Казанский Адольф… Тьфу, господи, прости! Альберт Семенович с боевыми товарищами по партии, — ответил Петя. — На запись предвыборного выступления пожаловали.
Я спросила, почему почтенный господин, имеющий большую команду верных соратников и желающий распространить владычество на все городское народонаселение, вызывает у студийного народа желание убежать и спрятаться. Коля сказал:
— О! — И приставил ладони к голове, имитируя большие оттопыренные уши.
А Петя сказал:
— У! — И приложил палец к губам. — Тс-с-с-с!
Я вняла предупреждению и сменила тему:
— Ребята, а вчера вы Максима не видели?
— Боже, сколько можно! — Петя вздохнул. — Ну, не видели мы Максима! Ни вчера, ни сегодня! Я вообще его уже неделю не видел — в отпуске был, сегодня первый день вышел.
— Нет, вчера Максим в студии был, — вмешался Коля. — Четко с девяти до шести, как порядочный.
Из дальнейшего повествования выяснилось, что этой четкостью вся Максова порядочность и ограничилась, ибо явился он на работу в состоянии, которое никак не соответствовало устоявшимся требованиям к трудовой дисциплине.
— Голос сиплый, морда опухшая, серая, как у покойника, под глазами мешки, — часто хмыкая, рассказал Коля. — И амбре такое, словно он «Баллантайн» не внутренне принимал, а наружно — в виде утреннего душа!
Я удивленно покрутила головой. Мне, как и всем другим знакомым Смеловского, было известно, что он не употребляет никакого спиртного, кроме виски марки «Баллантайн», но обычно Макс выпивает весьма умеренно.
— Приплелся он, шатаясь, как зомби, точнехонько к девяти, но ничегошеньки за весь день не сделал, — продолжал Коля, откровенно потешаясь. — Завалился на диване в редакторской, укрылся своим любимым немецким пиджаком и продрых до самого вечера.
Глубоко похмельный интеллигент и пижон Смеловский, спящий под вельветовым пиджаком с замшевыми накладками, точно полумертвая лошадь под маломерной попонкой, — это было весьма необычное зрелище, и весь студийный народ не преминул им насладиться. Для репутации Макса это было плохо, а вот для алиби