— Знаете, где Царское Поле? — спросила я таксиста.
Он молча кивнул.
— Отлично. Едем туда, а потом я покажу, какой дом мне нужен.
Мы прибыли на место аккурат тогда, когда радионяня станции «Этрусский шансон» эротичным голосом сообщила, что московское время — девятнадцать часов. Уже темнело. Безлюдное Царское Поле, усеянное похожими на курганы и гробницы кучами песка и грудами блоков, неприятно походило на Бородинское, но окна родового замка господина Смеловского слабо светились желтым.
— Вот пятьсот рублей, как договаривались, — сказала я таксисту, извлекая из кошелька купюры. — Если подождете полчаса, заплачу еще семьсот за поездку обратно в город.
Водитель снова молча кивнул. Я вылезла из машины и, оступаясь на невидимых во тьме кочках и рытвинах, пошла на огонек.
Временная входная дверь существовала в качестве прилагательного. Я толкнула ее — она с грохотом упала, сквозняком задуло свечку, и стало темным-темно. В кромешном мраке послышался мужественный мат, а затем ожесточенное чирканье спички, которая загорелась с третьей попытки. Пляшущий огонек высветил согбенную фигуру, в которой я нипочем не признала бы нашего знаменитого телеведущего, если бы театр теней не озвучивал его незабываемый бархатный голос. Трясущимися руками под прочувствованную ругань Макс запалил свечку и поднял ее повыше, напряженно щурясь в мою сторону.
— Привет, пропащая душа! — сказала я, выходя на свет.
— Привет, — уныло ответил он. — Водку будешь?
— «Баллантайну» ты тоже изменил? — ехидно спросила я, недвусмысленно обвиняя давнего поклонника в предательстве нашей чистой и светлой любви.
— Виски кончился, — угрюмо ответил Макс. — И стаканов тоже нет…
С этими словами сам он приложился к бутылке, а я пошарила глазами по столу и разглядела среди огрызков и объедков два низких, с толстым дном, стеклянных стакана для виски. Они были наполнены бесцветной жидкостью — явно не колодезной водицей — и накрыты подсохшими хлебными ломтями.
— Та-а-ак… — протянула я, обессиленно опускаясь на продавленный диван рядом со Смеловским. — Давай сюда свою водку!
Макс безропотно передал мне бутылку. Я вытерла горлышко рукавом, враз охрипшим голосом спросила:
— Как ее звали? Лола, да? — и, не дожидаясь ответа, пробормотала: — Господи, упокой души рабов твоих Виктора и Лолы!
— Аминь! — сказал Смеловский и тяжко вздохнул.
Я вернула ему бутылку, он хлебнул огненной водицы и покосился на меня:
— Ты не обижаешься?
— За что? За то, что ты закрутил роман с высокой фигуристой блондинкой, похожей на меня? — Я невесело хмыкнула. — Нет, я не обижаюсь. Наоборот, чувствую себя виноватой. Ведь если бы ты не выдумал себе идеальную женщину в моем лице, то не связался бы с Лолой, у которой при всех ее достоинствах был один большущий недостаток — ревнивый муж-бандит. Черт, Макс, разве ты не понимал, как опасно наставлять рога Казанскому?!
— Понимал, потому и старался держать все в тайне.
— Перестарался, — буркнула я.
Смеловский сосредоточенно побулькал водкой, а потом хмуро спросил:
— Ты одна такая умная? Или еще кто в курсе?
— Кажется, больше никто.
Мы еще немного помолчали, а потом Макс снова спросил:
— Как догадалась?
— Зеркало помогло, — призналась я. — Я вспомнила, как Витя Гасовский играл твое «отражение». Вы с ним были похожи!
— Одного роста, одинакового телосложения, оба светловолосые, голубоглазые и скуластые, — кивнул он. — А если загримировать, так и вовсе братья-близнецы.
— Только лицо в гриме серое и на маску похоже, — добавила я.
— Ну, это еще с перепою, — объяснил Смеловский. — Сама подумай, мы же накануне три бутылки виски вылакали! Причем большую часть Витек принял, он по части выпивки был большой любитель.
— Вы тут пили? — Я огляделась и удовлетворенно кивнула: — Конечно, тут, это заметно. И кирпич для бедной Маргариты Андреевны ты отсюда прихватил, правильно? А бабуля-то твоей фанаткой была!
— Слушай, ты извини меня за эту твою бабку! Я обязательно придумаю, как вернуть старушке ее деньги и веру в меня, любимого. Честное слово, мне совсем не в радость было ее обманывать!
— Понимаю, ты это не корысти ради, — хмыкнула я. — Тебе просто очень нужно было алиби на время дневного загула с Лолочкой Казанской — красавицей с чудовищным мужем.
Ты понимал, что Адольф… то есть Альберт Семенович не будет церемониться с тем, кто сделает его рогоносцем. Я только не понимаю, зачем надо было устраивать это уличное шоу с раздачей кирпичей? Почему нельзя было просто уложить в студии загримированного Витьку и этим ограничиться?