Элеонора Рыкунова — сожительница Натали — произвела на него впечатление волевой, неглупой женщины. Из театра они всегда выходили вместе с Натали. Было тепло и артистка носила короткие юбки, открывая стройные белые ножки, про которые говорят, что они из ушей растут, ее наперсница всегда была в брюках со складками и тонких свитерах, закрывающих шею... Груди были едва заметны — две небольшие выпуклости. Она явно старше Натали, походка у нее широкая, мужская, выше среднего роста, туфли на низком каблуке. Узкое лицо с удлиненным подбородком и длинным прямым носом привлекало к себе внимание, но не красотой, хотя Рыкунову и нельзя было назвать дурнушкой, а глазами. Они у нее были крупные, темные, с бархатным блеском и опушены густыми черными ресницами, которым и тушь не нужна. Нечто настороженно-зверушечье было в ее лице. Кунье или лисье? Когда они шагали рядом по Невскому, оживленно разговаривая, то мужчины не приставали к ним — суровый взгляд Элеоноры как бы предупреждал, мол, лучше не задевайте нас, получите отпор. Наверняка у нее в сумочке баллончик с газом. А Натали, конечно, заставляла оглядываться на нее. Ее золотистые волосы свободно спускались на узкие плечи, ярко-синие глаза лучились, припухлые губы улыбались. Не ее приятельница — ей проходу бы не было. Воплощенная женственность во всем: походке, игре бедер, сияющих глазах, призывной улыбке. И никакого высокомерия или надменности. У Натали дорогих украшений больше, чем у подружки. Одних колец штук пять на обеих руках, бриллиантовые сережки. Элеонора носила на шее поверх свитера какой-то медальон на толстой золотой цепочке. Может, отличительный знак особей подобного типа?
Но ходили они по Невскому редко, разве что когда нужно было зайти в Дом искусств или магазины с иностранными названиями. Хотя театр и нищий, деньги у них, по-видимому, водились. Иван видел, как Натали покупала у лотошника бананы по пятьсот рублей за килограмм, а Элеонора дорогущий итальянский ликер. Чаще они, выйдя на набережную Фонтанки из театра, шли к «Жигулям» с помятым крылом, принадлежащим Рыкуновой. Лобовое стекло треснуло справа, краска кое-где облупилась и проглядывала ржавчина, номер из-за грязи и пыли невозможно было рассмотреть но внутри было чисто, даже покачивался спускающийся с зеркальца заднего обзора пушистый сувенирный медвежонок. Водила машину Элеонора неплохо, хотя иной раз и норовила проскочить под желтый свет, когда инспектора на перекрестке не видно. Натали сидела рядом и смотрела прямо перед собой. Если они и разговаривали, то она редко поворачивала голову к подружке. Несколько раз на машине Дегтярева Иван поездил за ними по городу. Обычные маршруты женщин в свободное от работы время: магазины, ателье, прачечная, дамская парикмахерская. И никогда рядом ни одного мужчины. Элеонора зорко оберегала от их посягательств свою соблазнительную напарницу. В ее больших глазах всякий раз вспыхивало нечто колдовское, когда кто-либо назойливо лез к ним познакомиться. Она решительно брала Натали под руку и уводила, а если какой-либо нахал начинал преследовать, то поворачивалась к нему и сквозь сжатые зубы, негромко произносила несколько грубых матерных слов, после чего опешивший ловелас сразу отставал. Рыкунова курила американские сигареты, у нее была плоская коричневая зажигалка с турбоподдувом, такая никакого ветра не боится. Иван видел в коммерческих ларьках почти по тысяче за штуку! Костюмерша нерентабельного театрика имела средства, а вот каким образом она их добывала, пока Ивану было неизвестно, да это и не входило в его задачу. Скорее всего, Рыкунова, как и многие женщины, занималась спекуляцией или как сейчас это называется, мелким бизнесом: покупала дефицитные вещи и парфюмерию за одну цену, а продавала дороже. Иван не раз видел, как она выходила из дому с объемистой сумкой в руке. В машине ее никогда не оставляла, брала с собой в театр, из чего Рогожин заключил, что она там предлагает артистам свой товар.
Уже несколько дней Иван подыскивал удобный момент, чтобы поговорить с Натали без Рыкуновой. Но они, как Шерочка с Машерочкой, ни на миг не расставались в общественных местах. Куда одна — туда и другая, даже в туалет заходили вместе. Глебов его не торопил, но через Дегтярева интересовался, как идут дела. Дела никак пока не шли. Не придумав ничего умнее, однажды вечером во вторник, Иван прошел за кулисы — вахтера здесь не было — и нахально вызвал из гримерной Вольскую. Элеоноры здесь не было, ее костюмерная помещалась в другом конце длинного извилистого коридора, в который выходили двери гримуборных и других театральных служб. Синеглазая красавица удивилась, но безропотно вышла к нему. Поздоровавшись, взял ее за руку и как школьницу повел к выходу. Он видел пьесу два раза и знал, что артистка больше не выйдет на сцену, потому что ревнивый любовник — лабух (музыкант) умертвил ее флейтой во втором акте. Причем самым отвратительным способом: обнаженной жертве он засунул инструмент с блестящими кнопками между ног... Слабонервных должно было тошнить при этой дикости. Вот такие теперь были «находки» у режиссеров современных модерновых театров...