Мне становится смешно: откуда эти страхи? От услышанных разговоров, прочитанных книг? Или древний инстинкт самосохранения во мне заговорил в двух шагах от дома?..
Вот и мои Холмы. Деревня расположена в лощине, если дома стоят в ряд, то сараи, пристройки взбираются на пригорок, а бани с замшелыми тесовыми крышами стоят на холме. Огромные березы заслоняют их. Из окон выплескиваются на снег неровные квадраты желтого света. Окно крайней избы тускло светится голубым — там смотрят телевизор. Темно-синие тени пролегли меж домами, сгустились вдоль оград. На дворе Николая Андреевича тявкнул привязанный на цепь Пират. Ему откликнулись другие собаки. Тут у каждого по дворняге.
Смутно вычерчивается за огороженной серыми досками пасекой Мягкого и мой дом. В нем нет света. На крыше серебрится под луной снег. Сейчас приду, включу электричество, затоплю русскую печку. Дрова и растопка еще с утра положены в нее. И к ровным столбикам дыма над крышами, прибавится и моя тонкая белесая струйка. А звезды ледянисто посверкивают на всей шири небосвода, перечеркнул небо устремленный куда-то Млечный путь. Кажется, луна только что цеплялась за вершины сосен и елей, а сейчас уже высоко в небе. Чем выше луна, тем становится ярче, обнаженнее. Поначалу была закутана в разноцветные прозрачные одежки и вот, взбираясь все выше, растеряла одну за другой.
Тихо в Холмах, только мои скрипучие шаги нарушают белое безмолвие, да где-то в хлеву сонно бормочет боров, вот корова шумно вздохнула и ударила ногой в дощатую перегородку. Подходя к темному, с редким, прохудившимся, забором, из штакетника, дому, я думаю, что было бы лучше, если бы из моих слепых окон тоже падал на чистый снег ровный желтый свет. К свету идти всегда приятнее, чем к тьме.
КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ
СТОН В ЛЕСУ
Рано утром я проснулся от мощного рева моторов. Отодвинув занавеску, увидел сквозь изморозь на стекле, как мимо дома через деревню, грохоча железом, ползут трактора «Белорусь». В свете фар поблескивали волочащиеся за ними толстые стальные тросы и цепи. Я насчитал пять тракторов и крытую брезентом машину с людьми. Прошел и один «Москвич».
Утро выдалось морозное, сухой крупчатый снег припорошил тропинку к сараю, от соседского забора тянулась к моему крыльцу аккуратная цепочка кошачьих следов. Две вороны лениво слетели с конька крыши сарая. Их крестообразные следы испещрили наст у помойной кучи с картофельной шелухой. Небо безоблачное, но солнца не видно, тонкая морозная дымка заволокла все вокруг. Будто красные угольки рассыпались на снегу у смородинового куста. Это стайка снегирей прилетела из леса. Немного погодя пожаловали синицы, потом несколько сорок с тревожным криком опустились на толстую березу. Из леса донесся протяжный стон и раскатистый глухой удар. Эхо разнесло его окрест. Сороки еще пуще загалдели, им ответили вороны. Над домом пролетели еще какие-то птицы. И тоже с тревожным клекотом.
Я встал на лыжи и отправился в лес. Можно было уже догадаться, что в наш бор нагрянули лесозаготовители из Опухлик. Кругом турбазы, пионерлагеря, казалось бы, уж тут-то лес не тронут, и вот пришла беда! В любое время года здесь можно было встретить отдыхающих. Летом наставлены палатки на берегах лесных озер, осенью полно грибников-ягодников, зимой приезжают из Великих Лук лыжники, я часто в выходные встречаюсь с ними на лыжне. Сосновый бор, примыкающий к Холмам, чистый, ухоженный, крупных деревьев мало, чего, спрашивается, тут насмотрели лесорубы?
Или от нас ближе возить «хлысты», как здесь называют срубленные и очищенные от сучьев сосны и ели?
Каких-то метрах в двухстах от деревни по правую сторону дороги полным ходом шла рубка строевого леса. По левую сторону в низине лес смешанный, почва там местами заболоченная. Лесорубы не пошли туда, они почему-то облюбовали молодой чистый бор на пригорке перед озером Красавица. Я всегда любовался могучими красавицами-соснами, растущими здесь. Видно, раньше их не трогали. Тут я однажды осенью повстречал лосиху с двумя голенастыми телятами. Пильщики «Дружбой» и «Уралами» подряд валили самые красивые сосны, обрубщики очищали стволы от ветвей шведскими пилами, а колесные тракторы зацепляли тросами хлысты и волокли в Гололобы, где находилось лесничество и лесотехникум. Белый праздничный бор превратился в настоящее поле боя: трактора до черной земли распахали снежную целину, вдоль дороги громоздились сотни бревен, на обочине пылал огромный костер, возле которого грелись и курили лесорубы. Пахло гарью, соляркой и жженой резиной. Поверженные деревья лежали в бору вкось и вкривь, по снегу разбрызгались желто-белые опилки, ошметки коричневой коры испятнали все вокруг. Одна сосна не захотела падать на землю и привалилась плечом к родной сестре, которая обхватила ее колючими ветвями. Лесорубы колотили по дрожащему стволу топорами, но спиленное дерево, роняя иголки, стояло.