— Аня? — удивился он, машинально скользнул взглядом на запястье, где у него были часы с металлическим браслетом. — Заходи, пожалуйста.
Он был в спортивных синих брюках с двумя белыми полосками на манер лампасов, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, русая челка спускалась на выпуклый лоб, серо-зеленые глаза были грустными. Незаметно, чтобы он обрадовался нежданной гостье. На тумбочке в прихожей он положил толстую книжку с закладкой. Аня прочла название: «Николай Федоров. I том». Философ или историк? Слышала такую фамилию, но ничего не читала.
— Извините, я так поздно, — сказала она, ступая на красный вытершийся ковер в небольшой квадратной прихожей.
— Разве это поздно? — улыбнулся он. — Я тебя сейчас угощу жареным судаком. Друг из деревни с красивым названием Плещеевка привез. Я его днем проводил на полоцкий поезд.
— Я не хочу есть, — сказала она.
— Тогда чай или кофе?
— Николай Федоров, — сказала она. — Кто он?
— Очень интересный философ. Утверждает, что в будущем все умершие люди воскреснут.
— Зачем?
— Вот и я хочу в этом разобраться, — сказал он. — Вряд ли покойникам со дня сотворения мира хватит места на земле.
— А на небесах?
— Богу виднее, — улыбнулся Иван.
— Теперь так много о Боге говорят, — произнесла она.
— Не поминай имя Бога всуе, — сказал он. — Это из Библии, кажется.
Они расположились на кухне, на газовой плите скоро засвистел чайник. Аня отметила, что у Рогожина все чисто, прибрано, вот только на линолеуме проблескивают жирные пятна и кухонное полотенце у раковины давно пора бы сменить.
— У меня есть вино! — предложил он.
Она ничего не ответила, и он достал из холодильника бутылку, которая сразу же запотела. Когда он нагнулся, доставая тарелку с судаком, она заметила на его голове две макушки и немного оттопырившуюся в этом месте русую прядь. Неожиданно для себя протянула руку и пригладила ее. Он обернулся, губы его раздвинула улыбка:
— Все время хохол торчит на макушке. С самого детства.
— Это потому, что ты — счастливый, — сказала она. — У тебя две макушки.
— Ты это серьезно? — улыбка погасла на его лице. — Я не принадлежу, Аня, к племени счастливых людей. Да и есть ли они сейчас в нашей стране, счастливые люди?
— Я не знаю, — ответила она.
Он разлил вино в высокие хрустальные рюмки, поднял свою. Вино было светлое, золотистое.
— Я желаю тебе счастья, — сказал он.
— Это не от меня зависит, — она тоже подняла рюмку.
— Каждый человек кузнец своего счастья... Не помнишь, кто это сказал?
— Я не запоминаю глупые афоризмы... — она посмотрела ему в глаза. — Почему ты не спросишь: зачем я к тебе пришла?
— Я рад, — коротко ответил он.
— Я этого не почувствовала.
— Извини, забыл бравурную музыку включить, что-нибудь вроде марша Мендельсона.
— Еще не поздно, — улыбнулась она. — А почему ты вспомнил про свадебный марш?
— Действительно, почему?
Она залпом выпила, поставила рюмку и посмотрела ему в глаза.
— Я пришла к тебе...
— Пришла и пришла, — прервал он, наливая вино. — Зачем все сразу выяснять? — встал, ушел в комнату и вскоре послышалась спокойная классическая музыка. Чайковский, симфония, вот только Аня не могла вспомнить, какая?
— Я останусь у тебя, Иван, — когда он вернулся произнесла она. — Не пугайся... Только на сегодняшнюю ночь.
— Что случилось, Аня? — он не отвел глаза, однако по его лицу скользнула тень то ли неудовольствия, то ли изумления. — Тебя кто-то обидел? Неприятности дома?
— У меня все великолепно. Ты ведь меня не прогонишь? Я уже давно совершеннолетняя.
Он ничего не сказал, выпил вино, отхлебнул из чашечки кофе, перевел взгляд на окно. Напротив сквозь тонкую занавесь голубым светом приглушенной электросварки светился экран телевизора. На балконе в узких деревянных ящиках поникли закрывшиеся на ночь головки цветов. На еще светлом небе сияла яркая звезда, другие еле просвечивали сквозь невидимую серую дымку. На телевизионной антенне сидела ворона.