Вызванная бригада милиции проявила полное равнодушие и безразличие к беде Ларионовых. Стало ясно, что на них и надеяться нечего. По всей стране начались грабежи и не только квартир, но и дач. Милиция регистрировала кражу и, как говорится, умывала руки. Наверное, сказывалось и укоренившееся негативное отношение к дачникам, мол, это не наши местные — чужаки. Антон знал про грабежи в окрестных деревнях, где были дома дачников, но не слышал, чтобы милиция хотя бы одного вора поймала.
Вот тогда он и вызвал телеграммой Рогожина. Но что тот мог сделать? Прошло больше недели, если и были какие следы, так дождь давно смыл их. Антон сказал, что сотрудник уголовного розыска сделал в помещении несколько снимков, были отчетливые следы отпечатков пальцев на мебели, окне, но никто этим не стал заниматься, да и на следы под окном не обратили внимания. Даже протектор колес машины, в которую воры погрузили все награбленное, не заинтересовал милицейскую группу. Или это провинциальная некомпетентность, либо полная незаинтересованность в раскрытии преступления. Попросили составить опись украденных вещей, продуктов, инструмента, поинтересовались, есть ли страховка, потолковали с соседями и отбыли восвояси. Больше из милиции никаких вестей не было. Знакомого начальника Управления районной милиции майора Соловьева перевели с повышением в Псков, а нового Антон не знает.
Воры вынули верхнее стекло из рамы и через него все и вынесли из дома. В гараже вырвали скобу вместе с замком. Действовала группа из нескольких человек. Не так-то просто тяжеленный телевизор передать наружу через окно, а огромный ковер со стены? Это были самые ценные вещи в доме Ларионовых.
— А этот бородатый алкаш, что числится сторожем на молокоферме? — спросил Иван. — Рожа у него подозрительная, а глаза воровские.
— Без него не обошлось, — ответил друг. — Он частенько бывал у меня в доме: то придет выпрашивать в долг без отдачи бутылку водки, то предлагает что-нибудь по хозяйству из украденного, надо полагать. Раз молочный бидон приволок с фермы, другой раз — счетчик. Пропойца у нас тут известный, но вроде бы к своим в дома не забирался. И вообще до этого случая тут было спокойно. Колхозное, совхозное деревенские волокут себе, все кому не лень.
— Как в городах фабричные и заводские, — вставил Иван.
— Если это и он, то не один. Скорее всего кто-то был с ним из города. Ну, зачем Пашке-Пауку ковер? Телевизор? Инструмент? Не спрятать в доме, не продать. Живем-то в одной деревне, кто-нибудь рано или поздно заметит консервную банку или какую вещь... Была машина. На нее все погрузили.
— Неужели соседи ничего не слышали?
— Соседи... — покачал головой Антон. — Может, и слышали, да побоялись выйти.
— Пашка-Паук, — проговорил Иван. — За что так прозвали?
— Маленький, волосатый, с бегающими глазками и трясущимися руками. Шепелявит. Он и похож на суетливого паука. Отпустил редкую каштановую бороденку...
— Кстати, многие воры теперь отпускают бороды, — вставил Иван. — Может, считают, что при бороде и усах они выглядят интеллигентнее.
— Живет один — родители один за другим лет пять назад умерли. Где только не кантовался — отовсюду за пьянство выгоняли, ну и за воровство, конечно. Где бы ни работал, везде воровал. Пристроился сторожем на молокоферму, там и охранять-то нечего, но вроде при деле и зарплата идет. По-моему, он туда неделями не ходит, работа-то ночная. Напьется где-нибудь и спит себе дома.
— Ты с ним толковал? С Пауком?
— Юлит, ручонками разводит, клянется, что такое ему и в голову не могло прийти. — Антон выплюнул изжеванную сигарету, закурил новую. В берег плескалась небольшая волна, на плесе белели гребешки пены. Над их головами пролетели несколько уток, ветер заглушил свист их крыльев. Серая хохлатая гагара поплавком покачивалась невдалеке. Иногда надолго исчезала под водой, потом снова появлялась, но уже значительно дальше. Лодок на Велье не видно, в такую погоду на озеро не выезжают рыбачить. Да и не сезон — дороги от осенних дождей раскисли, с бензином перебои. А рыбачат здесь в основном городские.