– Да?
– Привет, солнышко. Как делишки?
– Спасибо, прекрасно. – А потом: – Моррис? – А потом: – Нет, не прекрасно. На самом деле ужасно.
– Эх, – вздохнул Моррис. – Так я и думал. Впрочем, теперь уже ничего не поделаешь. Время двигаться дальше.
– Моррис? Откуда ты звонишь?
– Трудно объяснить, – ответил он. – Если уж на то пошло, я вообще не звоню. Просто очень хотел тебе помочь.
– Наш Грэхем Хорикс оказался негодяем.
– Да, солнышко, – сказал Моррис. – Но пришло время забыть и отпустить. Повернуться спиной.
– Он ударил меня по затылку, – пожаловалась мужу Мэв. – И он крал наши деньги.
– Это лишь материальное, золотко, – утешил ее Моррис. – Теперь ты по ту сторону…
– Моррис, – твердо сказала Мэв, – этот гадкий червяк пытался убить твою жену. Тебе бы следовало проявить побольше беспокойства.
– Не надо так, золотко. Я просто пытаюсь объяснить…
– Должна тебе сказать, Моррис, что если ты займешь такую позицию, мне придется самой со всем разобраться. Уж я-то не собираюсь такое забывать. Тебе хорошо говорить, ты мертв. Тебе о таком волноваться не приходится.
– Ты тоже мертва, золотко.
– А это тут при чем? – взвилась было она, но осеклась: – Я что? – А после, прежде чем он успел вставить хотя бы слово: – Я же сказала, что он пытался меня убить. Я не говорила, что он преуспел.
– Э-э-э… – Покойный Моррис Ливиигстон терялся в словах. – Мэв, дорогая, я знаю, это может оказаться для тебя потрясением, но правда в том…
Телефон издал «пи-ип», и на экране появился значок пустой батарейки.
– Боюсь, я тебя не понимаю, Моррис, – сказала Мэв. – Кажется, у меня телефон разрядился.
– У тебя нет батарейки, – сказал он. – У тебя нет телефона. Это иллюзия. Я все пытаюсь тебе сказать, что ты теперь за гранью – опять из головы вылетело… Ах нет, нам не полагается это называть… в общем, становишься… о черт... как бабочки и червячки… Ну, сама понимаешь…
– Гусеницы, – сказала Мэв. – Думаю, ты имел в виду гусениц и бабочек.
– Э-э-э… вроде того, – сказал в телефоне голос Морриса. – Гусеницы. Их я и имел в виду. Так во что превращаются червячки?
– Ни во что они не превращаются, Моррис, – несколько раздраженно ответила Мэв. – Они просто червяки.
Серебряный телефончик слабо икнул, высветил значок пустой батарейки и выключился.
Закрыв его, Мэв убрала аппарат в карман, потом подошла к ближайшей стене и ради эксперимента надавила на нее пальцем. На ощупь стена была липкой и похожей на желе. Она надавила чуть сильнее, и вся рука целиком ушла в стену. А потом прошла насквозь.
– Ну вот, – сказана она вслух.
И – не впервые в жизни – пожалела, что не послушалась Морриса, которому (надо признать) сейчас известно о смерти и ее правилах гораздо больше нее. «Ладно, – подумала она. – Быть мертвой немногим отличается от всего остального на свете: учишься и импровизируешь на ходу».
Выйдя через главную дверь, она очутилась по ту сторону стены – в вестибюле. Попробовала еще раз – с тем же результатом. Тогда она вошла в бюро путешествий на первом этаже и попыталась выбраться наружу через западную стену. Через стену-то она прошла, но все равно оказалась в главном вестибюле, только попала в него с восточной стороны. «Словно ты в телевизоре и пытаешься выбраться через экран», – решила Мэв. С точки зрения топографии, теперь ее вселенная, похоже, ограничена дурацким офисным зданием.
Она поднялась наверх посмотреть, что делают полицейские. Они как раз рассматривали стол и беспорядок, который оставил, собирая вещи, Грэхем Хорикс.
– Знаете, – любезно сказала Мэв. – А ведь я в чулане за книжным шкафом. Честное слово, я там.
Полицейские ее проигнорировали.. Присев на корточки, женщина порылась в мусорной корзине.
– Есть! – победно сказала она и вытащила белую мужскую рубашку, забрызганную высохшей кровью. Рубашку она положила в полиэтиленовый пакет. Здоровяк достал сотовый.
– Присылайте судмедэкспертов.
Теперь камеру номер шесть Толстый Чарли считал не узилищем, а убежищем. Во-первых, камеры находились глубоко в недрах здания, далеко от мест обитания даже самых предприимчивых из мира пернатых. Во-вторых, брата нигде поблизости нет. Его уже радовало, что в камере номер шесть вообще ничего не происходит. «Ничего» было бесконечно предпочтительнее ужасов и неприятностей, какие то и дело на него сыпались. Даже мир, населенный исключительно замками, тараканами и людьми по имени К., казался гораздо привлекательнее того, где злобные птицы хором каркали его имя.
Дверь открылась.
– Разве вас не учили, что надо стучать? – спросил Толстый Чарли.
– Нет, – сказал надзиратель. – На самом деле у нас не стучат. Ваш адвокат наконец пришел.
– Мистер Мерримен? – спросил Толстый Чарли, но осекся.
Леонард Мерримен был округлым джентльменом в узеньких золотых очках, и мужчина позади надзирателя никак на него не походил.
– Все в порядке, – сказал мужчина, который не был его адвокатом. – Можете нас оставить.
– Нажмите кнопку звонка, когда закончите, – сказал надзиратель и запер за собой дверь.
Паук взял Толстого Чарли за руку.
– Я тебя отсюда вытаскиваю.
– Но я не хочу, чтобы меня вытаскивали! Я ничего не сделал.
– Отличная причина выбираться.
– Но если я выберусь, то выйдет, что я сбежал, а значит, виноват. Я же стану беглым заключенным!
– Ты не заключенный, – весело возразил Паук. – Тебе еще не предъявили никаких обвинений. Ты просто помогаешь им в расследовании. Да, кстати, есть хочешь?
– Немного.
– Чего бы тебе хотелось? Чай? Кофе? Горячий шоколад?
При упоминании о горячем шоколаде у Толстого Чарли потекли слюнки.
– Ужасно хочется, – признался он.
– Значит, горячий шоколад.
Схватив Толстого Чарли за руку, Паук велел:
– Закрой глаза.
Толстый Чарли послушался, хотя и сомневался, что от этого станет лучше. Мир растянулся и сжался, и Толстый Чарли подумал, что его сейчас стошнит. Потом в голове у него все улеглось, по щеке его погладил теплый ветер.
Он открыл глаза.
Они стояли под открытым небом, на большой ярмарочной площади, в стране, которая никак не походила на Англию.
– Где мы?
– Кажется, это называется Скопье. Городок у границы Италии или еще где-то. Я уже давно сюда приезжаю. Тут готовят потрясающий горячий шоколад. Лучшего я не пробовал.
Они сели за маленький деревянный столик, выкрашенный в огненно-красный цвет. Подошел официант и сказал что-то на языке, который Толстому Чарли показался совсем не итальянским.
– Дос шоколадос, приятель, – сказал Паук.
Официант кивнул и удалился.
– Ну вот, – сказал Толстый Чарли, – сейчас ты втянул меня в еще большие неприятности. Теперь меня объявят в международный розыск или еще что. Про меня станут писать в газетах.
– И что они тебе сделают? – улыбнулся Паук. – Посадят в тюрьму?
– Хватит.
Появился горячий шоколад, и официант разлил его в крошечные чашечки. Температурой он напоминал раскаленную лаву, а консистенцией – что-то среднее между шоколадным супом и шоколадным кремом, но пах восхитительно.
– Послушай, – начал Паук, – ну и напортачили мы с воссоединением семьи, правда?
– Мы напортачили? – переспросил с нажимом на первом слове Толстый Чарли. – Это не я украл мою невесту. Это не я устроил так, чтобы меня уволили. Это не я устроил так, чтобы меня арестовали…
– Нет, – согласился Паук. – Но это ты вовлек в наше дело птиц, да?
Толстый Чарли рискнул сделать крошечный глоток из своей чашки.
– Ух! Кажется, я только что обжегся. – Он посмотрел на брата и увидел у него на лице собственное выражение: тревогу, усталость, испуг. – Да, это я вовлек в наше дело птиц. И что теперь?
– Кстати, здесь готовят довольно вкусную лапшу с мясной подливой.
– Ты уверен, что мы в Италии?
– Не совсем.
– Можно задать тебе вопрос?
Паук кивнул.
Толстый Чарли постарался подобрать слова: