- Я понял правильно.
- Слушай, что случилось, зачем пришел-то? -резко сменил тему Герман.
- Да ты же сам в гости звал!
- Может, поужинаешь со мной? Вера борщ сварила. Вкусный. Она хорошо готовит. Налить?
Герман предложил выпить водочки, под борщ, но Завьялов отказался, он все раздумывал, как заговорить о деле. Горанин выпил один, и пока они ели, нахваливал кулинарные способности своей домработницы. Что-то здесь было не то.
- Послушай, имя Павел Павнов тебе ни о чем не говорит? — спросил, наконец, Александр.
- Нет. А кто это? - Герман с хрустом откусил соленый огурец...На светлую рубашку капнул рассол.
- Выпускник юрфака. С красным дипломом окончил.
- Да? И что? - равнодушно спросил Горанин, аккуратно промокнув салфеткой яркие, чувственные губы.
- Ты вспомни. Нигде не пересекались? Быть может, ты дело вел, в котором он фигурировал?
- Павнов? Выпускник юрфака? Не было такого, - уверенно сказал Герман.
- А на бытовой почве? Девушку, например, у него не уводил?
- Я? Девушку? У какого-то сопливого мальчишки? Тоже мне, соперник!
- Тем не менее, он за тобой следит.
- Да ну тебя, - отмахнулся Горанин. - Ты, Зява, стал ревнивым и мнительным.
- Смотри. Я тебя предупредил.
- Так ты за этим пришел?
- Сам посуди, разбили машину, похожую на твою. Манекен, похожий на тебя, сломали, украли костюм. Возможно, изрезали его на куски. Дальше что?
Горанин даже рот раскрыл. Уставился на приятеля, словно привидение увидел. Выражение лица у него было странное.
- И еще рисунки, - напомнил Завьялов.
- Какие рисунки?
- Мои. То ли между нами телепатическая связь, то ли он их находит и...
- Зява, ты бы пошел показаться врачу, - ласково сказал Герман. - Хочешь, я договорюсь?
- Ты что, мне не веришь?
- Все это последствия контузии. Твои, гм-м-м... галлюцинации.
- Павел Павнов реально существует. Я видел его сегодня. Сначала в городе, потом на Пятачке, на рынке. Можешь спросить у Оли Соловьевой.
- Кто такая Оля Соловьева?
- Моя бывшая одноклассница. Она там сигаретами торгует. На рынке.
- Ну хорошо. Я наведу справки.
- Только поспеши. Он опасен.
- Я, знаешь ли, тоже, - самодовольно сказал Герман.
- А если у него оружие?
- Да хватит меня пугать!
- Только не говори потом, что я не предупреждал. Ты знаешь мое чутье. Скоро в городе будет труп.
- Чей? - пристально глянул на него Герман.
- Этого я не знаю. Но предполагаю, что твой.
Горанин расхохотался. До слез. Потом поднялся и направился к шкафчику, где на одной из полок лежала пачка сигарет. Открыв, протянул Александру:
- Закурим?
- У меня свои.
- Значит, ты пришел меня предупредить, - сказал Герман, глубоко затянувшись. - Вот видишь, нервничаю. Чаще курю. За предупреждение спасибо. Только убить меня не так-то просто. Не хвастаясь, стреляю я лучше сопливого мальчишки, который только думает, что может убить человека. А если он на меня с ножом набросится...
Горанин привычно расправил широченные плечи. «Медведь, - подумал Завьялов. - Такой заломает».
—Ну так что, Зява? - пристально посмотрел на него Герман. - Ты успокоился?
- Я, пожалуй, пойду, — Александр затушил сигарету и поднялся.
- Тебя проводить?
- Нет, спасибо. - Вспомнилась та апрельская ночь, когда в него стреляли. - Сам дойду.
«И зачем пришел? - думал он, шагая в сторону Фабрики. Убедиться, что Герман по-прежнему силен? Что убрать его с дороги можно только проявив чудеса изобретательности? По словам Ольги, Павел Павнов - умница, круглый отличник. Рано ли, поздно способ он найдет...»
День седьмой
Прошло три недели, ночи стали такими длинными и темными, что на жителей N постепенно нападала спячка. Даже молодежь, собирающаяся на Пятачке, поутихла. После работы все спешили по домам. Осень, сумерки года, перевалила за половину, приближалась его ночь, долгая зима. А зиму в N откровенно не любили. При хроническом безденежье зима, что тяжелая ноша, придавливает к земле и заставляет экономить силы.
По настоянию Маши Завьялов вновь бросил курить. Уже в который раз. Но теперь твердо. Носил в кармане лекарства, словно страховой полис. «Если станет хуже - выпью, - думал он, - но надо держаться. Здоровый ты, пока не признаешь себя больным.» Три недели они с женой вели себя сдержанно, словно нашалившие дети, примерное поведение которых доставляет удовольствие родителям, а меж тем зреет новый конфликт. Алек-• сандр чувствовал, как внутри сжимается пружина. Ну сколько можно молчать?
Если неглупые люди чувствуют, что друг другом недовольны, они идут на уступки. Кто-то делает шажок назад в надежде, что другой это оценит. И отблагодарит. Но тот, другой, не хочет оказаться проигравшим, он делает свой шажок назад. Так они пятятся, пятятся, пока расстояние между ними не станет таким же, как в первый день знакомства. Тогда окажется, что стоят друг перед другом совершенно чужие люди, но каждый почему-то ждет благодарности!
Так, без ссор и без скандалов с битьем посуды, они с Машей дошли до точки. До конечной точки маршрута. И он не выдержал. Спросил с надрывом:
- Ну почему ты молчишь? Нам давно надо поговорить. .
-О чем?
- О нас.
- Мне пора на дежурство.
- Ты прячешься от меня на работе, я давно это понял. Вместо того, чтобы объясниться, уходишь, оправдывая свое безразличие занятостью. Скажи честно, ты хочешь развода?
- Ты же знаешь, что это невозможно.
- Но хочешь.
- Нет, - Маша отвела глаза.
- Ладно, я понял. Не так давно ты сказала: «Хорошо, что у нас нет детей.» И я узнал, что ты ходила к Герману. Не перебивай, я думал об этом три недели. Ты к нему ходила. Но я не могу так просто тебя отдать.
-Я не вещь.
-А я вещь? Неодушевленный предмет, с которым можно так обращаться?
Завьялов попытался взять себя в руки.
- Подожди немного, - попросил он. - Я скоро пойду на работу, буду при деле, и все изменится.
- Ничего не изменится. Дело не в работе, а в тебе. Ты ненавидишь Германа;
- Ты не права.
- Да у тебя это на лице написано! С тобой невозможно разговаривать. О чем бы мы ни заговорили, ты переходишь на Горанина, бесконечно твердишь, что ему повезло, а тебе нет. Что он сильный, умный, необыкновенный, а ты нет. И сам жить без него не можешь! Думаешь, что можешь, что без него жить было бы лучше. Ты предсказываешь, что его убьют... Может, сам собрался его убить? Может быть, ты уже это делаешь?
- Я?! Что ты от меня скрываешь?! Договаривай!
- Я скажу тебе. Завтра, потому что мне на работу надо. Я действительно скрываю от тебя очень важное. Не хотела расстраивать.
- Маша!
- Мне надо идти.
- Нет, постой, - попытался он удержать жену.
- Саша, перестань. Я опаздываю. Утром.
- Ну хорошо. Утром, так утром, - сдался он.
- Все, пока.
Ушла, даже не поцеловав его на прощание. А вот раньше... Раньше, раньше! Заладил! Александр нервно ходил по комнате, сунулся было в буфет, где обычно лежали сигареты, но вспомнил, что их больше нет, и с досадой захлопнул дверцу' Попытался смотреть телевизор, но с раздражением выключил. Все одно и тоже. Сериалы перемежаются выпусками новостей и ток-шоу. Сладкая ложь, горькая правда и публичное перетряхивание грязного белья. Это раньше предпочитали хор из избы не выносить, а теперь им гордятся. Гляньте-ка, что у меня есть! Какая умопомрачительно прекрасная мерзость! Люди придумывают себе проблемы, а настоящих словно бы не замечают. Смешно! Слушать их - смешно. Жизнь проходит мимо. Вот в чем проблема. Надо бы изменить эту жизнь, но как? От неумения найти ответ на этот мучительный вопрос и рождаются все беды.
Он злился. Потом злился на себя за то, что злится, ворчит, как старый дед. Остался, мол, за бортом жизни, а жизни-то никакой и нет. Выходит, и борта нет. Отчего так больно? Замкнутый круг. Проскрипев кое-как до десяти часов вечера, лег спать. Но уснуть не смог. Лежал, ворочался с боку на бок. Маша сказала - все утром. Она собирается рассказать что-то важное. Быть"может, о Германе? О том, что уходит к нему? Не выдержал, вскочил и стал собираться. Не позволит он так с собой обращаться!