Никто не знал их в лицо. Поговаривали, что они не оставляют в живых свидетелей. Но, как сказал один небезызвестный капитан, если они никого не оставляют в живых, то откуда тогда берутся слухи? А слухов вокруг этой банды ходило немало. И самым распространенным и правдоподобным был тот, что больше семьи Брандахлыстов они ненавидят только нурбов.
И как минимум два нурба сейчас сидели в соседних камерах.
В темнице не было ни распиленных решеткой окон, ни места для сна, ни света. Трудно было сказать, сколько времени прошло снаружи. Лилий несколько раз проваливался в сон и выныривал обратно. Тело болело. Старые синяки накрыли новые ссадины и ушибы. Сознание не желало успокаиваться – его охватила тревога. Каждый раз, просыпаясь, Лилий пытался нащупать медальон матери, и каждый раз впадал в отчаянье, когда держал в руках только сырую землю.
Ему снились кошмары о том, что медальон сгорает в пламени, а Лилий беспомощно наблюдает за этим и не может ничего поделать. Он просыпался в холодном поту, а тело горело, словно это он только выпрыгнул из горящего камина. Голова болела. Постоянно хотелось спать, но страх перед кошмарами заставлял бодрствовать до обморока.
Как-то, в один из хороших дней, отец рассказывал Лилию о племени, которое они с матерью посетили во время своих путешествий по миру. Так вот люди из этого племени вообще не спали. Они отключались на двадцать-тридцать минут несколько раз в день и чувствовали себя прекрасно. Аборигены считали, что если ты заснешь надолго, то больше не проснешься, а вместо тебя проснется кто-то другой.
Хотел бы Лилий сейчас уснуть, а проснуться кем-то другим. Например, сыном какого-нибудь богача, живущего в прекрасном замке, вроде того, что он видел, – замке Брандахлыстов. Тогда бы он точно был счастлив.
Ему стало интересно, как живется детям таких знатных богачей, как герцог Брандахлыст. По слухам, у него было двое сыновей: старший и младший. С младшим они были ровесниками. "Вот бы поменяться с ним местами",– подумал Лилий.
Его глаза уже достаточно хорошо привыкли к темноте, чтобы различать очертания стен и двери. А еще он, к своему сожалению, смог разглядеть огромного паука с кривым белым пятном на брюшке, растянувшего свою паутину в правом от двери углу. Лилию многое внушало страх, но больше всего он боялся пауков. Все из-за того, что как-то в детстве он проснулся, а прямо пред его лицом висел такой же огромный паук и внимательно изучал маленького мальчика. С тех пор он немел от ужаса не только перед пьяным отцом, но и перед пауками.
Сердце разогналось, жар усилился. Мальчик впал в панику. Если бы он мог, то в ту же секунду выбежал с воплями из камеры, но судьба снова сыграла с ним злую шутку. Он был заперт в одной камере со своим худшим страхом. Что с ним будет дальше, вдруг стало не так важно, ведь это было где-то там далеко. А вот восьмиглазое чудовище с мохнатыми лапами сидело прямо здесь, вцепившись в свою паутину, и вытаращило на него все восемь глаз.
Лилий перебрался в дальний от паука угол и внимательно следил за врагом.
-
Главное не выпускать его из вида, – бормотал он себе под нос.
Но усталость брала свое.
Он снова засыпал и просыпался от кошмаров. Но однажды его разбудил не кошмар, а скрип задвижки. Дверь открылась, и в камеру вошла та самая девочка с сапфировыми глазами в маске утопленника. В руках она держала фонарь. Сначала Лилию было больно на нее смотреть, но, когда глаза привыкли к свету, он не мог оторвать от нее взгляд. Ее темно-зеленые волосы сияли, словно далекие звезды, в желтом свете парафиновой лампы, которую она принесла с собой. На ней было надето все то же короткое черное платьице, а на ноге, перетянутый ремнями, в резных ножнах красовался кинжал.
Она поставила фонарь в центре камеры и внимательно огляделась.
-
Ты воняешь, – заключила она, изучив все вокруг.
Лилий смущенно сжался в углу, что, конечно же, не помогло, и сильно покраснел. Девочка не обратила на это внимания. Теперь ее интересовал только паук.
-
Как его зовут? – спросила она.
-
Не знаю, – с большим трудом смог ответить Лилий.
Девочка вводила его в замешательство. А ее голос завораживал. Он напоминал журчание воды в канаве, когда, по весне, снег спускается с вершины по небольшим каналам, чтобы соединиться с океаном.