Потом, когда заставил себя успокоиться, когда перестало со всей дури колотиться сердце, Серый понял, что ему показалось. Жива девчонка.
— Потерпи, — прошептал он. Подул Эри в лицо — не знал, что ещё придумать. — Чуть-чуть осталось, маленько ещё продержись! Пацан воды принесёт, легче будет.
Виссарион появился вечность спустя. Сколько времени прошло на самом деле, Серый не знал. Казалось, что уже полжизни валяется на вонючем бетонном полу.
— Я фляжку искал, — объяснил Виссарион в оправдание. — Чтобы с крышкой была. Ведро в окно не пролезет, кружку или кастрюлю — расплескаешь... Только фляжку не нашёл.
— А что нашёл?
— Канистру. Крышка, правда, ржавая, еле скрутил... Но я помыл, ничего! Вроде не воняет. А как замок на двери открыть, не знаю.
— Болторез, — сказал Серый. — Или напильник. Есть дома?
— Не. Откуда?
И правда.
— Да и, кабы были, — продолжил Виссарион, — боюсь я домой бежать. Вдруг второй раз выбраться не смогу?
Тоже верно. Серый поднял голову к потолку.
— До окна добраться сможешь?
— По брёвнам смог бы. А так...
— Тогда лестницу ищи.
— Да приглядел уже, пока к реке бегал, тут в одном дворе стоит у сарая. Только окно заколочено.
— Значит, ещё топор поищи, или ломик — доску сбить. И нож, верёвки разрезать.
— Верёвки? — удивился Виссарион.
— Мы связаны, — объяснил Серый, — и руки, и ноги. Есть у тебя нож?
— Есть. Я же посланник.
— Под дверь сможешь просунуть?! Пролезет?
— Так он дома, нож-то. Я ж не знал, что пригодится.
Серый беззвучно застонал.
— Тогда тем более топор ищи.
Прошла ещё одна вечность. Лестница оказалась тяжёлой, с Виссариона, по его словам, сто потов сошло, пока дотащил.
— А топор я не нашёл, — виновато сказал он. — Может, конечно, и есть где, но это сколько бы я ещё искал? Зато напильник нашёл, здоровый! Замок-то он не срежет, а доску с окна оторвать попробую.
Снаружи о стену стукнуло — Виссарион прислонил к ней лестницу. А вскоре донёсся скрип — пацан просунул под доску, загораживающую окно, напильник. Небрежно вколоченные гвозди поддались быстро. Ещё несколько томительных минут, и о бетонный пол темницы стукнула жестяная канистра, облупленная и помятая, спущенная на обрывке провода.
Серый, извернувшись, вцепился пальцами в ручку. Подтащил канистру ближе к Эри. Крышку отвинчивал — показалось, что год, онемевшие пальцы дрожали и соскальзывали. Наконец, подтолкнув плечом, Серый наклонил канистру над лицом девчонки. Плеснул воды на заострившиеся скулы, на разбитые, покрытые засохшей коркой, губы.
— Пей! — Серый плеснул ещё. — Ну, давай! Очухивайся, слышь?
Он принялся толкать девчонку коленями.
Веки Эри вздрогнули. Рот чуть приоткрылся.
— Пей, ну! — обрадованный Серый ещё раз толкнул канистру.
Эри судорожно сглотнула воду, закашлялась. Открыла глаза. Взгляд — мутный, осоловевший, она, кажется, не понимала, на каком свете находится.
— Пей, — настойчиво повторил Серый. Указал подбородком на канистру. — Давай, сама. К горлышку, и хлебай.
Эри ещё с минуту смотрела непонимающе. Потом сообразила. Неловко согнулась и прильнула губами к горлышку канистры.
Серый следил за тем, как она пьёт. Поймал себя на том, что сглатывает вместе с девчонкой. Выругался.
Эри оторвалась от канистры. Прохрипела:
— А ты?
— Я потом.
Эри мотнула головой:
— Нет. Всё... Мне хватит. Теперь ты. — Тяжело, с трудом, снова легла на пол. — Откуда... это?
Серый не ответил. Он, припав к горлышку, ещё горячему от губ Эри, пил.
— Серый! — Ночное небо за окошком закрыла тень — Виссарион пытался разглядеть, что происходит в темнице. — Ну, как вы?
— Лучше, — с трудом заставив себе оторваться от воды, выговорил Серый. И сообразил наконец сказать то, что следовало сказать с самого начала: — Спасибо.
— Храни вас Мать Доброты. — О стену негромко стукнуло — Виссарион перетоптался на лестнице. — Это. Напильник-то кидаю? Сойдёт вам, верёвки перетереть?
Серый не сразу заставил себя кивнуть.
— Давай.
Ощущение было — словно он не воды, а самогона хлебнул. Голова кружилась, мысли разбегались. Хотелось лечь и не шевелиться. Просто наслаждаться тем, что наконец напился. Отдохнуть. Поспать... Встряхнулся.
Нет. Спать нельзя.
— Кидай. Всяк лучше, чем зубы. — Серый ещё раз приложился к канистре. Смыл, как мог, утираясь о плечо, запекшуюся кровь с губ.
В окно просунулась рука, торчащая из широкого рукава домотканой рубахи. Разжала кулак. Напильник — и правда здоровый, покрытый ржавчиной — тюкнул острым концом о бетонный пол, высек искру.