Эри стояла в сторонке, на неё никто не обращал внимания. Страждущие, сопровождаемые женщинами, по очереди заходили в лечебницу — и появлялись на крыльце уже с осмысленным выражением лица.
— Мать Доброты исцелила, — комментировал Джек. — И наказывала: спички больше не трогать! А то в другой раз так приложит, что вовсе без мозгов останешься. Вкурил, нет?..
Выходящие мужчины смотрели на него ошалело, женщины испуганно охали и часто кивали, стремясь поскорее увести исцелённых.
Через полчаса во дворе лечебницы не осталось никого.
— Всё, красавицы, — доложил вышедшим на крыльцо Марии и Серафиме Джек. — Расползлись ваши саботажники. Теперь, я считаю, можно и самим валерьянки хряпнуть — если не всю ещё вылакали. А можно и позабористее чего.
— Смилостивилась заступница, — всхлипнула Серафима. — Сжалилась, отвела беду!
— Во-во. И я о чём, — поддакнул Джек. — В этом деле, главное — валерьянку под рукой держать. А там уж Мать Доброты разрулит.
Серафима укоризненно посмотрела на него. Покачала головой и ушла.
Джек кивнул Серому и Эри, тоже призывая уходить.
— Спасибо вам, — сказала Мария.
— Нам-то за что? — удивился Джек. — Матери Доброты молись.
Мария кротко улыбнулась.
— Мать Доброты я никогда не оставлю молитвами. А вы... — она замялась.
— Что? — поторопил Джек.
— Вы ведь и сами могли обработать ожоги, — прямо глядя ему в глаза, сказала Мария, — не приходя сюда. Я принесла вам лекарство, да и свои порошки у вас есть. Ты пострадал не меньше Сергея, но об ожогах даже не вспомнил — и собрался уходить.
— А то мало вам было убогих, — усмехнулся Джек, — ещё со мной возиться. Совесть заела, вот и ухожу.
Мария грустно покачала головой. И чуть слышно проговорила:
— Я бы очень хотела, чтобы когда-нибудь ты рассказал правду.
— Зря, — жёстко отрезал Джек.
— Почему?
— Потому что правда — она навроде дикого кабана. Кто другой из леса забитого притащит, так будешь глядеть да завидовать. А если сам нарвёшься, то с непривычки — лишь бы ноги унести. Опасная это штука, правда. С Матерью Доброты — всяк спокойней... Ладно, потопали мы. Бывай, — Джек подмигнул Марии и спустился с крыльца.
***
— А она ведь догадалась, — заметил Серый по дороге домой.
— Мария-то?
— Ага.
— Ну... Сообразила, что дело нечисто, это точно. А как-чего — вряд ли скумекает, мы сами-то ни хрена не понимаем. Да и не из болтливых баба.
— Мария не будет болтать, — подала голос Эри.
— Почему?
— Потому что ты ей нравишься. — Эри смотрела на Джека с непонятным выражением — то ли радуется за отца, то ли ревнует. — И не говори, что не замечал!
Джек ухмыльнулся. Посоветовал Эри:
— Привыкай. Не она первая, не она последняя.
— Да уж, — фыркнул Серый.
Эри надула губы. Джек потрепал её по плечу:
— Не психуй. Уж кого-кого, а здешних красоток я точно по дальней дуге обходить буду. В койке, конечно, всякое видал — но если Мать Доброты туда третьей затащат, этак и стояка лишиться недолго.
Серый гоготнул. Эри покраснела. А Джек вдруг резко сменил тему.
— Серый. А с чего деревья цвет сбросить могут?
— Меня спрашиваешь? — удивился Серый.
— Дак, бати твоего рядом нету. Стало быть, тебе отдуваться.
Серый задумался.
— Н-ну... Заморозки.
Джек мотнул головой:
— Не было заморозков.
— Вредители могли напасть. Гусеницы какие-нибудь, или тля.
— Тоже не было такого, местные увидали бы.
— Значит, болезнь какая-то. Я агрономией не очень интересовался.
— А надо было! — попенял Джек. — Не девками, а этой самой! Толку, блин, с тебя... — он задумался. И вдруг решительно объявил: — А ну, потопали, до сада ихнего дойдём.
— Зачем?
— Да кабы я знал. Стучится что-то в черепушке, непонятно пока. Дойдём — глядишь, соображу.
Через десять минут они были в саду.
— Это... какой-то бред, — обескураженно объявил Серый, разглядывая голую ветку яблони.
На тёмной коре, если приглядеться как следует, виднелись засохшие следы брызг. Те же следы Серый увидел, присмотревшись к осыпавшимся лепесткам.
Болезнь, поразившая деревья, оказалась рукотворной.
Глава 11
Серый
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорила Эри, — что кто-то осознанно отравил цветущие деревья?
— Тут и говорить ничего не надо, — мрачно отозвался Серый. Качнул злополучную ветку. — И рад бы глазам не верить, да не выходит.