— При чём тут это?
Мария говорила с трудом, почти шептала. Эри еле разбирала её слова.
— При том, что была бы ты нормальной бабой — уж я нашёл бы, как тебя утешить, не сомневайся. Раз, другой, десятый — а там, глядишь, надоел бы, и думать бы забыла про меня.
— Нет! — вскинулась Мария.
— Да, лапушка. Уж мне ли не знать, как оно бывает... Но только фигня в том, что с тобой так не получится.
— Почему?
— Да потому, что потом сама себя поедом сожрёшь, — сердито бросил Джек. — Переживать будешь, что Шаману изменила. Оно-то ладно — кабы я при тебе остался. Но я ведь не останусь.
— Почему? — снова спросила Мария. Она подалась к Джеку, с горьким недоумением заглянула ему в глаза. — Почему?
— Потому что не привык пристёгнутым сидеть, и меняться мне поздно. Влюбилась бы ты в нормального мужика, я бы тебе первый счастья пожелал, да сказал — чего сидишь, дура, беги к нему! Плюнь на своего Шамана, да разотри. Вон, хоть Георгий — глаз с тебя не сводит. Был бы не такой дурень, давно бы яйца подкатил. А со мной тебе связываться нельзя. И мужа не получишь, и свои, если узнают, заклюют. Я-то уйду, а тебе оставаться.
— Я... могла бы уйти с тобой.
— Нет. Не могла бы. — Джек поднялся, отошёл и снова привалился к стене.
— Почему?
— Потому что не возьму. Всё, лапушка, — отрезал Джек. — Побыли наедине — хорош. Иди домой, ужинать пора. А то с утра не жрамши, поди.
Мария встала. Дойдя до двери, задержалась, повернулась к Джеку.
Горячо прошептала:
— Я буду ждать тебя, — и быстро вышла из комнаты.
— Зря, — сказал закрывшейся двери Джек. И, не меняя интонации: — Уши там у некоторых не оплавились ещё?
Эри вспыхнула, отскочила назад. Через секунду щелястая дверь распахнулась — по всей видимости, от пинка. За ней стоял ухмыляющийся Джек.
Подскочил проснувшийся Серый:
— А?!
— Х@й на, — назидательно сказал Джек. — Выдрыхся? Вставай, пошли за стол.
Кирилл
— Присаживайся. — Григорий Алексеевич кивнул на стоящий у входа в бетонную будку матерчатый раскладной стульчик. Сам грузно опустился на второй, стоящий рядом.
— Вы подготовились, — заметил Кирилл.
— Знал, что ты придёшь.
— Я не один.
Григорий Алексеевич кивнул:
— И об этом догадывался. Позови Рэда, если хочешь. Мне нечего скрывать.
Кирилл свистнул. Ветки деревьев над сеткой закачались, калитку ловко, одним движением, перемахнула тёмная фигура.
— Мог бы не перелезать, — пожурил Мрака Григорий Алексеевич. — Там открыто.
— Не разглядел, — буркнул Мрак.
Григорий Алексеевич улыбнулся:
— Похож на отца. — Повернулся к Кириллу: — А почему твой сын не пришёл?
Кирилла будто ножом по сердцу полоснуло.
— Потому что мой сын остался на юге.
— Надеюсь, с ним всё в порядке?
— Я тоже надеюсь. — Кирилл внушал себе это каждую ночь.
С Серым остался Джек. Шамана увели. Ангелина пропала. С Серым и девчонкой ничего не случится! Но сердце плохо прислушивалось к уговорам. Оно ныло. Не давало спать, заставляя снова и снова прокручивать в голове варианты: как ещё можно было поступить, чтобы не подвергать сына опасности. Кирилл знал, что других вариантов не было. И всё же не мог об этом не думать.
— Вы не представляете, Григорий Алексеевич, какую кашу заварили, — горько проговорил он. — Просто не представляете!
Григорий Алексеевич нахмурился, подобрался.
— О чём ты говоришь? Что случилось?
Удивлялся он искренне. Кирилл и Мрак переглянулись.
— Давайте так, — предложил Кирилл. — Сначала я задаю вопросы, а вы на них отвечаете. Потом, если захотите, можете задать вопросы нам. Устроит?
Григорий Алексеевич кивнул:
— Вполне.
— Хорошо. Первый вопрос, самый важный: для чего вы передавали детей на поверхность?
Григорий Алексеевич развёл руками:
— Я был уверен, что ты догадаешься. Это была вынужденная мера.
— Вадим не сумел правильно соотнести производительность инкубатора и ресурсы Бункера? В какой-то момент детей стало слишком много?
— Да, верно.
— Я правильно понимаю, что никто другой в Бункере не знает о вашей... деятельности?
— Правильно. — Григорий Алексеевич смотрел спокойно и прямо.
— То есть, Вадиму вы сказали, что дети умерли? Самые первые дети — те, которым сейчас по шестнадцать-пятнадцать лет? Ариадна, Борей...
— И Виссарион, — спокойно закончил Григорий Алексеевич. — Ариадне было два года, Борею — год, Виссариону едва сровнялось три месяца. Корь — если хочешь знать диагноз. Прививку сделали слишком поздно, слабые организмы не смогли преодолеть вирус. На кладбище вместо тел закопали мешки с песком. Я никому не позволил к ним приближаться.