— А вам долю не предложил? — прозвучало резче, чем хотелось, но сдержаться Кирилл не сумел.
Григорий Алексеевич спокойно кивнул:
— Предложил, разумеется. Егор, как ты верно заметил, человек деловой. И других привык измерять собственной мерой.
— Вы отказались?
— Естественно.
— Зря.
— Ещё одно слово в таком тоне, — не меняя интонации, пообещал Григорий Алексеевич, — и я тебя ударю. Не посмотрю, что ты моложе и сильнее.
— Как интересно, — хмыкнул Кирилл. — Детьми торговали вы, а по морде — мне. — И едва успел уклониться от удара в челюсть.
— Я не торговал детьми! — со злой горечью бросил Григорий Алексеевич. — И не смей говорить, что этого не понимаешь. Не торговал — хотя бы потому, что торговля предполагает обогащение, а я не приобрёл ничего, кроме головной боли. Поставь себя на моё место, в конце концов! Что бы ты делал?
— Рассказал бы о предложении Егора Вадиму.
— И что услышал бы в ответ?
— Не знаю. Вы ведь не спрашивали.
Григорий Алексеевич покачал головой:
— Не лукавь, Кирюша. Всё ты прекрасно знаешь! О том, чтобы передать детей на поверхность, речи быть не может. Они появились на свет не для того, чтобы стать дикарями. Надлежащее воспитание дети могут получить только здесь, в Бункере — и далее по тексту. После этого я, разумеется, не смог бы бесконтрольно даже шагу ступить, тем самым отрезав детям путь на поверхность навсегда.
— Вы поступили бесчестно, — упрямо повторил Кирилл.
— С этим я не спорю. Но, вспомни — Герман когда-то, забрав тебя из Бункера, поступил так же. И его поступок ты оправдываешь.
— Мне было семнадцать лет! Полгода из них я провёл в компании Рэда и других ребят. К тому времени был уже отнюдь не беспомощным младенцем, и Герман это знал.
— Тем не менее. Он передал тебя психу, одержимому жаждой власти. Человеку, от которого можно было ожидать чего угодно, любого зверства! А я отдавал детей под гарантию Егора, что с ними всё будет в порядке.
— Хотите сказать, что каким-то образом следили за их судьбой?
— Разумеется. Как же иначе? Егор регулярно докладывал мне об их здоровье. Передавал детские рисунки, это было одним из обязательных условий. И — ты можешь не верить, конечно, но по этим рисункам я видел, что дети счастливы. Окружены заботой и вниманием. Со временем на рисунках стали появляться подписи — детей обучали в том числе и грамоте. И я всё более убеждался в том, что поступил правильно.
— Херню ты творил, — буркнул Мрак. — Шаман твоими детишками весь юг к рукам прибрал и до сих пор в узде держит.
— Да кто такой этот Шаман?! — взорвался Григорий Алексеевич. — Я рассказал всё — могу, в конце концов, узнать, что происходит?
— Говори, — дёрнув Кирилла за рукав, потребовал Мрак.
Кирилл кивнул:
— Скажу. Только предупреждаю, Григорий Алексеевич — слушать вам будет крайне неприятно.
Григорий Алексеевич горько усмехнулся.
— Кирюша. Мне за шестьдесят. И в последние тридцать лет приятными сюрпризами жизнь не баловала, поверь. Так что говори, не стесняйся.
— Что ж, я предупредил. — И Кирилл начал рассказывать.
О Матери Доброты. О детях, появляющихся в Лунном Кругу. О брошенном посёлке с отравленными людьми. О Шамане, об Ангелине. О смерти Лёхи, Эрика, Олеси. О битве на дороге, о невероятных способностях Эри, о ранении Джека. О том, как «чужаки» ушли, захватив с собой Шамана, о том, как их догнал Георгий, и Джеку вместе с Серым и Эри пришлось вернуться.
— Это... какое-то безумие. — Григорий Алексеевич выглядел абсолютно обескураженным. — Псалмы, молельни, массовое покарание грешников... Не то средневековье, не то язычество. Понятие доброты, даже не вывернутое наизнанку, а деформированное до неузнаваемости... Прости, Кирюша, но я просто не могу поверить.
— Он правду говорит, — буркнул Мрак.
— Понимаю, что правду. Но в голове не укладывается. Тем более, что получается — этот безумный фарс разыгрывали при моём непосредственном участии.
Григорий Алексеевич сгорбился. Неизменно прямой, подтянутый несмотря на возраст — сказывалась военная служба, — он будто вмиг постарел на десяток лет. Смотрел потухшим взглядом в одну точку.
«А ведь он по нынешним меркам — глубокий старик, — кольнуло вдруг Кирилла. — На поверхности его ровесников наверняка уже вовсе не осталось. Только в Бункере и живут».
— Григорий Алексеевич. — Кирилл придвинулся поближе. — Я понимаю, что для вас это — тяжёлый удар. Честно говоря, направляясь сюда, предполагал совсем другой диалог. Почему-то был уверен, что Вадим как минимум в курсе происходящего. И, разумеется, даже представления не имел, что Шаман действовал не напрямую, а через посредника.