Эти адские ловушки почему-то редко встречались поодиночке — все больше россыпями. Как будто исполинский художник, то и дело обмакивая кисть в жидкую краску, затем энергично тряс ее над бескрайним холстом, то здесь, то там. В результате с кисти срывались десятки капель и покрывали холст эдакими «грибными семейками», между которыми всегда оставалось довольно неиспачканного пространства.
«Между прочим, богатая модель, — подумал Сиверцев мимоходом. — Надо будет физикам предложить, пусть посмеются».
Ваня вспомнил институтское время — приятеля и коллегу Пашку, шефа своего вислоусого, Федор Витальича Баженова, физиков из соседнего корпуса, очень любивших в курилке набросать им, биологам, свежих идей, над которыми биологи не стеснялись тут же, в курилке, громко похихикать…
— Ваня! — позвал вдруг Псих и Сиверцев моментально отвлекся.
— Что? Псих укоризненно глядел на нега.
— Ты внимательнее, вообще-то. Гляди куда ступаешь. Тут шаг влево, шаг вправо — и нет тебя!
Сиверцев виновато хлопнул глазами. Ну вот, пожалуйста, его неопытность всплыла в очень неудобный момент. Как он мог настолько отвлечься? Наваждение просто!
— Виноват, — пробормотал он с досадой. — Задумался! Больше не буду!
— Уж не будь, — вздохнул Псих. — А то мне Тараненко точно голову открутит!
«Кстати! — опять не к месту вспомнил Сиверцев. — А мне ведь еще кроки малевать! Шеф велел!»
Но он усилием воли отогнал мысли и сосредоточился на том, чтобы след в след ступать за Психом, держась в нескольких шагах позади него.
На несколько минут для Сиверцева перестало существовать все, кроме ботинок Психа. И едва он втянулся настолько, что начал следить за шагами проводника лишь периферийным зрением, поле аномалий закончилось. Псих остановился.
— Все, — сказал он буднично. Потом покосился на Сиверцева и глубокомысленно произнес:
— Я гляжу, ты не великий ходок по Зоне…
— Да вообще никакой, — признался Сиверцев. А что? Молчать ему Тараненко, между прочим, не предписывал.
— Я ж на заимке сидел, а оттуда только под конвоем вдоль сенсоров и назад. Ну, до трущоб вокруг «Рентгенов» разок дотопали, опять же под конвоем. Так там дорога — чистый проспект, Филиппыч, охранник наш, знай себе в зубах ковырялся.
— Да, там спокойно, — вздохнул Псих. — Как же ты за мной присматривать будешь? Тут скорее мне за тобой нужно! Не понимаю я Тараненко.
— Да я его и сам особенно не понимаю, — честно признался Сиверцев. — То заберет с заимки вроде как на реабилитацию, то опять оставит в Зоне! Ваня произнес это и запнулся.
Вот ведь оно, объяснение! На поверхности, практически. На заимке убеждены, что Сиверцев сменился. А в институте, надо понимать, полагают, что остался на заимке. Правда известна только Рахметяну, который довольно мутный тип и явно гораздо ближе к шефу, чем Ване всегда казалось, да бравые тараненковские гвардейцы под началом Петра, к которым, кстати, так просто не подкатишься — мигом с говном смешают. И с другой стороны — Психа оставь одного, так он растворится в Зоне, как сахар в кипятке. Он здесь дома. Но с таким спутником как Сиверцев — совершенно иное дело. Ваня Психу как гиря с цепью на ноге: и бежать мешает, и не никак бросишь.
Эти незамысловатые логические выводы Сиверцева сначала ошеломили, а потом вдобавок поразили простотой, даже элементарностью. Он в очередной раз подивился хитрости и изворотливости шефа, а также быстроте, с которой тот ухватывался за мельчайшие возможности улучшить собственную позицию в некоей малопонятной игре со множеством противников. Конкретно сейчас — скорее всего, с Покатиловым.
Кстати, вот еще что: затея шефа заодно является и проверкой чистоты помыслов Психа. Если Псих действительно пришел сдаваться, тогда он Ваню точно не бросит.
Но все равно Сиверцев не понимал почему Тараненко решил Психа от пуститъ чуть ли не на целую неделю. Может быть, просто не видел никакой возможности удержать его? Да вряд ли, гвардейцы бы скрутили на раз, никакая полиплоидность тут не помогла бы. А вывезти его в вездеходе в виде продолговатого куля, как горскую, завернутую в ковер невесту для Тараненко вообще не проблема. Что-то же заставило его рискнуть?
Свалка была уже совсем рядом — Сиверцев отчетливо наблюдал ограждение из колючей проволоки, местами продранное. Ряды брошенной автомашинерии сиротливо и безысходно торчали в диком поле, словно узники перед расстрелом. Совсем как на фотографиях, коих Ваня насмотрелся немало. Фотографий Свалки вообще почему-то было очень много, больше, чем всей остальной Зоны. Наверное потому, что сюда было сравнительно несложно попасть, даже новичкам, ну и еще оттого, что когда-то давно, после второй катастрофы, именно отсюда началось изучение Зоны — со Свалки.