— Напрямик, конечно, ближе, — сказал Псих и в голосе его Ваня уловил недовольство, — но я через Свалку ходить не люблю. Поэтому пойдем по дуге, вдоль ограды.
— Как скажешь! — поспешил согласиться Сиверцев.
— Ну и чудненько, — кивнул Псих. — Потопали!
Вдоль ограды угадывалось некое подобие тропинки — даже такой горе-следопыт, как Сиверцев заметил это без труда. По ней Псих и направился.
Ржавая колючка ограды тянулась от столбика к столбику метрах в пятнадцати справа от них. А воронья стая теперь была совсем близко — сотня метров, вряд ли больше. Впереди и чуть-чуть левее тропы, то есть дальше от колючки. Псих по ее поводу, вроде бы, не беспокоился — иначе зачем пошел в ту сторону? А вот Ваня почувствовал себя неуютно. Вороны-то — бог с ними, максимум нагадят сверху, хотя и это не восторг, безусловно. Ваню нервировало шевеление в траве. В Зоне предостаточно тварей небольшого размера, способных не оставить от двух взрослых мужичков мокрого места. А тех, кто способен только мокрое место и оставить — еще больше, причем намного. Не любил Ваня бросать вызовы капризной судьбе, не любил и все.
— Слышь, Саня! — опасливо поинтересовался он. — А чего там воронье кружит?
— А там корова дохлая валяется, — охотно пояснил Псих. — Собачня пожаловала доедать, ворон и вспугнула. Вот и кружат.
Сиверцев потянул носом сырой и нездоровый воздух Зоны — вроде, неприятных запахов не чувствовалось. Пахло влажной землей, травой, ржавым железом, но не гнилью.
— Давно валяется?
— Я ей что, летописец? — Псих пожал плечами. — Вчера вечером уже валялась. Ты не дрейфь, там сейчас никого опасного нет, да и собак немного. Пройдем. «Хорошо, если так», — подумал Сиверцев не очень уверенно.
Полгода назад Псих считался новичком-одиночкой, но если его история хоть сколько-нибудь правдива — он способен дать изрядную фору тертым сталкерюгам из «Штей», «Ать-два», «Вотрубы» и любого другого бара в окрестностях Зоны. Оставалось надеяться только на это.
И действительно, прошли. Воронье продолжало с карканьем кружиться над округой, в траве кто-то все так же шевелился и сопел, но никто так и не показался. Сиверцев совершенно не возражал, чтобы аналогичным образом вели себя все окрестные монстры ближайшую неделю. Это сильно сберегло бы ему нервы, да и не ему одному, наверняка.
«А все-таки интересно, — думал Сиверцев, — правдива ли на самом деле история Психа? Говорит, сознание парня, практически погибшего сорок лет назад в Припяти пересадили в искусственное тело. Надо же, несуразица какая!»
— Сань! — опять окликнул он поводыря. — А ты реально жизнь в Советском Союзе помнишь?
— Помню, — отозвался Псих, на взгляд Сиверцева— мрачновато. — Отчего ж не помнить?
— И как там… жилось?
— Жилось как-то, — вздохнул Псих. — Я уже замаялся об этом рассказывать. Ни о чем другом и не спрашивают.
— Извини, — смутился Сиверцев. — Не подумавши спросил. Но мне и правда интересно.
— Другая это была страна, совсем другая, — словно не услышав его заговорил вдруг Псих. — И люди другие. Не такие злые, как теперь. Доверяли друг другу, помогали… Даже незнакомым. Я как-то в детстве, года три мне было, наверное, ночью в туалет захотел. По маленькому. А темно дома, глаз выколи. И стра-ашно! Сестра дрыхнет, родители на работе в ночную, выключатели все высоко… Так я входную дверь квартирную открыл — замки-то ниже выключателей! И вышел. В подъезде красота, свет горит, и на улице перед подъездом тоже светло, фонарь же на столбе. Ну я и выскочил в палисадник — мы на первом этаже жили, в пятиэтажке. Оросил кустики, и назад. И тут опа! В квартире-то темно! Побоялся заходить, в общем. Так на коврике перед квартирой и уснул, калачиком свернувшись. Хорошо меня соседка заметила. Видит — дверь открыта, в квартире темно, ребенок спит. Ну и вызвала милицию на всякий случай. Участковый тут же примчался, вошли, убедились, что все вроде на месте, сестра проснулась, глазами лупает… В общем, уложили меня спать, дверь захлопнули и ушли. Меня даже и не ругал потом никто.
— Н-да, — протянул Сиверцев задумчиво. — И двери в подъезд, говорят, не запирались…
— У нас не то что не запиралась дверь, — сказал Псих, — а и не закрывалась в принципе. К столбу на крылечке за ручку проволокой была прикручена.