На одном на фоне звездного неба были изображены две руки в крепком рукопожатии; над ними тянулась надпись: «СОЮЗ — АПОЛЛОН», подними — она же, но уже латиницей.
Второй плакат был просто календарем на 1984 год; помимо собственно календаря на нем неведомый художник изобразил букет гвоздик, перехваченный разноцветной полосатой лентой наподобие орденской.
С третьего на Сиверцева глядела и таинственно улыбалась симпатичная, но определенно холодноватая внешне девушка, а надпись гласила: «Зелена Гура, 1982».
Завершал галерею разворот какого-то журнала на тему «Футбольный клуб „Динамо“ Киев перед сезоном 1983». Сиверцев узнал только Блохина и слегка озадачился, не обнаружив на плакате легендарного Лобановского.
— Это Анне Вески, — сообщил из противоположного угла Псих.
Сиверцев удивленно обернулся — Псих стоял к нему спиной и несуетливо рылся в картонном ящике, водруженном на кухонный стол. Казалось, он может перебирать содержимое и неделю, и две, и дольше.
— Где? — на всякий случай уточнил Сиверцев.
— На плакате, — ответил Псих и наконец соизволил покоситься на Сиверцева. — Все спрашивают — кто это? Я и отвечаю: Анне Вески, певица. А Зелена Гура — это городок в Польше, там в восемьдесят втором проходил музыкальный фестиваль, где она и прославилась. Сиверцев перевел взгляд с футболистов на холодноватую девушку.
— А что она пела? — полюбопытствовал Ваня.
— Песни, — фыркнул из угла Псих и вдруг достаточно музыкально пропел: «По-за-ди крутой поворот, По-за-ди обманчивый лед».
— Не слышал? — спросил он уже нормальным образом.
— Не-а, — признался Сиверцев. — Никогда. А должен был слышать?
— Не знаю, — вздохнул Псих. — В мое время Вески очень популярная была. Не так, конечно, как Пугачева…
— Пугачева? — Сиверцев удивленно вскинул брови. — А что, в твое время она уже пела?
— Ха! — осклабился Псих. — Пугачева уже пела, когда я еще в школу бегал, в семидесятые!
— Фигассе, бабка дает! Это сколько ж она лет на эстраде?
— Много, Ваня. Много. Знаешь, я когда впервые после… пробуждения увидел телевизор и в нем Пугачеву— чуть не прослезился, веришь? Как первое письмо от родителей на службу. Ниточка к дому…
Сиверцев не служил, и, тем более, не выходил из комы в совершенно незнакомом и чужом мире будущего, поэтому сердцем понять Психа ему было трудно, но умом он догадывался каково это — отыскать что-либо знакомое в подобной ситуации.
А в следующую секунду Сиверцев вспомнил недавнюю смерть молодого кровососа у ограды свалки и все плакаты с гвоздиками, футболистами и певичками разом вылетели у него из головы.
— Да, Саня, — серьезно произнес он. — Всю дорогу хотел спросить: а чего ты так подохшего кровососа испугался?
Псих, до того возившийся по кухонным надобностям, на несколько секунд замер. Потом вновь шевельнулся, размешивая что-то в стальной нержавеющей армейской миске времен недоразвитого социализма. С полминуты Сиверцев слышал только металлическое позвякивание ложки о миску.
— Ты на голову его смотрел? — наконец спросил он.
— Ты фистулу имеешь в виду? — уточнил Сиверцев, потому что больше Психу бояться было, вроде бы, нечего.
— Что?
— Фистулу. Отверстие, — пояснил Сиверцев. — На темени.
Псих опять умолк; в наступившей вновь тишине отчетливо зашумел маленький чайник на маленькой спиртовке.
— В общем, да, — глухо подтвердил Псих. — Я имею в виду именно эту дырку.
— Вообще я уже такое видел, — брякнул зачем-то Сиверцев, прикидывая — отправился все-таки ролик с заимки в институт или так и завис в локальном сегменте? По идее должен был уже уйти, даже невзирая на отвратительную связь.
Псих неожиданно прекратил звякать посудой, поставил миску на стол и повернулся к Сиверцеву.
— Видел? — спросил он недоверчиво. — Где?
— Около заимки, — растерянно принялся рассказывать Ваня. Недоверие Психа его озадачило. — Только там не кровосос был, а слепая собака. Сунулась прямо к нам, в одиночку, ну и пришлось пристрелить. Глянули — а на темени у нее такая же фистула, как и у кровососа. И паразит какой-то вроде червя в ней прячется.
— Белый такой? — хмуро уточнил Псих.
— Ага, белый или скорее светло-серый. Но светлый, да.
— Холера, — выругался Псих и лицо у него сделалось озабоченным.
Он отошел к столу и полкам, пошарил на одной из них и принес распечатанную карту Зоны. Точнее, не всей.
Зоны, а самой старой ее части, от АЭС на севере до бывшего первого южного кордона.
— Ну-ка, покажи — где это случилось, — велел он Ване. Тот отыскал нужное место и довольно уверенно чиркнул ногтем по бумаге: