Когда с этим было покончено, Муриз тут же хлопнул в ладоши. Пришли помощники и начали убирать тела, вытаскивая в помещение для умерших, где из них должны были взять воду.
Муриз поднялся, посмотрел на сына, который стоял, тяжело дыша, наблюдая, как помощники вытаскивают тела.
- Теперь ты - мужчина, - сказал Муриз. - Вода наших врагов накормит рабов. И, мой сын...
Ассан Тарик быстро повернулся и взглянул на отца. Губы молодого человека были плотно сжаты, уголки рта оттянуты назад, потому что он пытался улыбнуться.
- Проповедник об этом ничего не должен знать, - сказал Муриз.
- Я понял, отец.
- Ты все хорошо сделал, - сказал Муриз. - Те, кто натыкается на Шулох, не должны жить.
- Как скажешь, отец.
- Теперь тебе можно доверять важные дела, - сказал Муриз. - Я горжусь тобой.
13
Искушенное в жизни человечество может стать
примитивным. Что это обозначает на самом деле - то, что
образ жизни человечества меняется. Меняются старые
ценности, они все больше связываются с новыми,
заслоненными растительностью и животными. Это новое
существование требует знаний, которые постоянно
совершенствуются, тех словесных и взаимосвязанных между
собой событий, которые, как правило, имеют отношение к
природе. Это требует меры по отношению к силе инерции
внутри таких природных систем. Когда человечество добьется
таких знаний и такого отношения, это будет называться
"примитивным". Обратное положение, разумеется, равноценно:
примитивные могут стать искушенными, но при этом не
причиняя странного психологического вреда.
Харк ал-Ада. Комментарий Лито.
- Но как мы можем быть уверены? - спросила Ганима. - Это очень опасно.
- Мы это раньше проверяли, - сказал Лито.
- Это не может быть тем же самым теперь. Что если...
- Это единственный путь, открытый нам, - сказал Лито. - Ты согласна со мной в том, что мы не можем воспользоваться спайсом?
Ганима вздохнула. Ей не нравилась резкость и настойчивость этих слов, но она знала о необходимости, которая давила на ее брата. Она также знала об опасной причине своего нежелания. Они вынуждены были обратиться к Алии, чтобы узнать опасность того внутреннего мира.
- Ну? - спросил Лито.
Она снова вздохнула.
Они сидели, скрестив ноги, в одном из уединенных мест, в пещере, где часто их отец и мать наблюдали, как солнце садилось в пустыню. Это было спустя два часа после вечерней трапезы, время, когда близнецы должны были упражнять свое тело и ум.
- Я попробую один, если ты отказываешься мне помочь, - сказал Лито. Ганима отвернулась и посмотрела на мокрые стены пещеры. Лито продолжал обозревать пустыню.
Они некоторое время говорили на языке таком древнем, что даже его название было неизвестно. Это язык дал их мыслям уединение, в связи с чем никто из разумных существ не мог проникнуть в них. Даже Алия, которая избегала сложностей своего внутреннего мира, испытывала недостаток умственных связующих звеньев, которые позволили бы ей извлечь больший смысл из обычного слова.
Лито глубоко вздохнул, вбирая в себя специфический запах съетчей Свободных, который накопился в этой нише, куда не доходил ветер. Шелестящий шум съетча и его влажный жаркий воздух не попадал сюда, и они оба от этого ощущали облечение.
- Я согласна, что мы нуждаемся в руководстве, - сказала Ганима. - Но если мы...
- Гани! Нам нужно нечто большее, чем руководство. Нам нужна защита.
- Возможно, защиты никакой нет. - Она посмотрела брату прямо в глаза, и сама же увидела в его глазах свой собственный взгляд, похожий на настороженную бдительность хищника. Его глаза противоречили безмятежности его лица.
- Мы должны избежать одержимости, - сказал Лито. Он использовал специальный речевой оборот из древнего языка.
Ганима более подробно пояснила его утверждение.
- Мохв'овиум д'ми хиш паш мох'м ка, - проинтонировала она. - Захват моей души - это захват тысячи душ.
- Даже гораздо больше, - добавил он.
- Зная угрозы, как ты настаиваешь. - Она произнесла это как подтверждение, а не как вопрос.
- Вабум'к вабунат! - сказал он. - Поднимаясь, ты поднимаешься!
Ом почувствовал, что его выбор - очевидная необходимость. Это должно быть сделано лучшим образом. Они должны ввергнуть прошлое в настоящее и способствовать его раскручиванию в их будущем.
- Мурият, - продолжала она, ее голос был глухим. - Это должно быть сделано с душой.
- Конечно. - Он взмахнул рукой, показывая этим жестом, что он полностью согласен. - Тогда мы посоветуемся, как это делали наши родители.
Ганима промолчала. Инстинктивно она посмотрела на юг, на огромный открытый эрг, в котором показался грязно-зеленый островок дюн в последних лучах уходящего солнца. В этом направлении ушел ее отец в пустыню, когда последний раз его видели.
Лито посмотрел вниз со скалы на зеленый оазис съетча. Все погрузилось в сумерки, но он знал все эти формы и краски: цветы медного, золотистого, красного, желто-рыжего и красно-коричневого оттенков были распространены до самых скал. За скалами тянулись мерзкая полоса умершей арракисской жизни, убитой чужими растениями и огромным количеством воды, теперь служащей препятствием для пустыни.
Немного времени спустя Ганима сказала:
- Я - готова. Давай начнем.
- Да, будь все проклято! - Он протянул руку и дотронулся до ее руки, чтобы смягчить свое восклицание, сказав: - Пожалуйста, Гани... Спой ту песню. Она помогает мне более легко достигнуть этого.
Ганима приблизилась к нему, левой рукой обвила его вокруг талии. Два раза глубоко вздохнула, прокашлялась и начала петь песню, которую ее мать так часто пела их отцу:
Вот я возвращаю дары, которые ты даешь,
Я лью сладкую воду на тебя.
В этом безветренном месте должна преобладать жизнь.
Моя любовь, ты должен жить во дворце,
Твои враги проваляться в пустоту.
Мы идем вместе по дороге,
Которую моя любовь проложила для тебя.
Я укажу дорогу,
Потому что моя любовь - это твой дворец...
Ее голос растворился в молчании пустыни, и Лито чувствовал, как он постепенно погружается, куда-то падает, становясь отцом, чьи воспоминания распространились, как покров в генах его немедленного прошлого.