На вопрос защитника, известно ли президенту, что Чарльз Робинсон защищал честь школы на гонках «табачных ящиков» в прошлом году и взял бы первенство и в этом году, если бы не авария, Коллинз вяло отозвался, что это ему было известно, но, почему произошла авария, он еще не успел поинтересоваться.
От выступления президента школы у публики и у защитника было ощущение скуки и потерянного времени. Однако прокурор был очень им доволен.
41. Две девочки
За барьером свидетельского места появилась высокая, костистая фигура с туго-натуго завязанным на макушке седым узелком волос и мохнатыми седыми бровями, охраняющими пару маленьких серых глаз. Люди начали перешептываться. Все почувствовали, что от этого подобия женщины ничего хорошего ожидать для подсудимых нельзя. На свидетельском месте Образцовый Механизм был, как всегда, во всеоружии, и непривычная обстановка не только не смутила миссис Причард, но, напротив, заставила ее подтянуться, как часового на посту. Ведь сейчас она была призвана разоблачать вражеские козни, и она делала этим угодное богу!
Когда Чарли увидел домоправительницу Босса выступающей в роли свидетельницы, он впервые ощутил нечто вроде испуга. Темная волна ненависти шла от этой женщины, заливала его и его близких. И это мать Патриции, той самой Патриции, которая клялась всегда быть его другом! Он пытался успокоиться: вот выступит Патриция и скажет, что все это неправда, что она сама искала его дружбы, сама пригласила его к себе и пришла к нему в гости. «Спокойно, спокойно!» – повторял он себе.
Миссис Причард была немногословна. Однако из ее кратких и энергических слов можно было понять, что она и ее дочь Патриция явились жертвами преследования негритянского мальчишки и его семьи. Мальчишка дошел до того – страшно сказать! – что пробрался даже в замок самого мистера Милларда и, если бы не миссис Причард, неизвестно, что бы он себе позволил. Он совершенно забыл о расстоянии, отделяющем черных от белых людей, и держал себя на равной ноге с ее дочерью. Мало того: когда она, миссис Причард, запретила дочери общаться с негром, он обратился за помощью к своему родственнику – этому певцу, которого она не слушала и, разумеется, не желает слушать. Они позвонили в дом миссис Причард и объявили, что мальчишка при смерти и чтобы Патриция пришла сказать ему последнее «прости». Конечно, у Патриции нежное сердце, она не могла отказать и отправилась в этот ужасный дом и даже скрыла это от своей матери, чтобы мать не волновалась.
– Благодарю вас, миссис Причард, – ласково сказал Сфикси. – Суд понимает ваше возмущение и разделяет ваше негодование.
Прокурор обратился к судье:
– Ваша честь, я вызвал сюда еще нескольких свидетелей, но не знаю, захочет ли суд их выслушать. Дело в том, что они несовершеннолетние.
Сфикси сделал вид, что раздумывает.
– По закону это не полагается, – сказал он, – но, если это будет способствовать выяснению характеров подсудимых и обстоятельств самого дела, мы, разумеется, выслушаем этих несовершеннолетних и примем во внимание их заявления.
Где-то на одной из задних скамей произошло движение.
– Слышишь? Ты слышишь, что он говорит? – захлебываясь, прошептал Джой Беннет Василю. – А нас он не хотел допустить!
Пат была одета очень нарядно – в розовом кружевном платье и легких светлых туфлях. Мать старательно завила ее медные волосы, и они лежали пышными локонами на плечах и спине. Пат держалась скромно и достойно, как и полагается благовоспитанной молодой леди с Парк-авеню. Она была очень бледна, и Чарли с состраданием подумал, как ей должно быть страшно и трудно выступать перед таким залом и защищать своего друга от несправедливости судей. Все в нем было полно благодарности к Пат, он гордился тем, что дружит с такой смелой, благородной девочкой.
Но вот Пат заговорила:
– Да, сэр, я была в этот вечер в доме певца Робинсона… Нет, сэр, не своей охотой. Меня заманили обманом, сэр… Да, я предполагаю, что Чарльз Робинсон участвовал в обмане, хотя он меня и уверял, что нет.
Что?.. Что такое?
Чарли задохнулся. На секунду ему показалось, что он бредит, что все это просто страшный сон. Стоит только встряхнуться хорошенько – он проснется, и все станет на свое место…
Но свежий голосок с пробивающимися металлическими нотками звучал все так же отчетливо и хладнокровно.
– Да, сэр, там были все подсудимые и еще много других. Сейчас я постараюсь вам их перечислить…
Чарли старался поймать взгляд Пат. Нет, здесь что-то нечисто! Ее, наверно, заставили так говорить. Возможно, мать наказывала ее, била.
Все прочитанные истории об инквизиции и пытках мгновенно промелькнули в памяти мальчика. Может, Пат вынудили говорить под страхом истязаний. Вон какое страшилище ее мать!
Но голос Патриции был слишком ясен, ее манеры, ее платье – все было безмятежно покойно, все говорило о полном самообладании.
– Расскажите нам, дитя мое, что же происходило на этом собрании в доме Робинсонов, – проворковал прокурор.
– Вначале вот они, – Пат, стараясь избежать взгляда Чарли, махнула рукой в сторону Гирича и Квинси, – они рассказали, что их уволили с завода, и можно было понять, что они там давно ведут тайную работу. Они очень жаловались на сыщиков, на то, что у них отобрали географический атлас, который им дал мистер Ричардсон…
– Так, так! – кивал Сфикси. – Продолжайте, мисс.
– А потом один такой страшный негр-калека сказал, что это очень хорошо, что они выручили мистера Ричардсона и что за мистером Ричардсоном давно идет слежка.
– Вы слышите, леди и джентльмены! – торжественно поднялся с места Сфикси. – Устами младенца глаголет истина, как сказано в писании. Это очень важное показание, и я прошу его записать дословно.
В зале снова начался шум.
– Ох, какая подлая дрянь эта Патриция! – бушевал Джой Беннет.
– Давно знал, что она такая, – пробормотал сквозь зубы Василь.
– Что теперь будет с ними! Их непременно засудят! – безнадежно повторяла Мери. – Она всех губит, эта Патриция!
Салли сидела молча, но если бы ее глаза могли жечь, они давно испепелили бы девочку в розовом платье. Нет, Салли не прощала предательства!
И как Чарли мог преклоняться перед этой бездушной куклой, восторгаться ею, делиться с ней всеми своими мыслями, поверять ей свои мечты!
Салли мельком взглянула на сына. Мальчик сидел весь серый, с побелевшими губами. Руки его устало повисли вдоль тела. Он, который ничего на свете не боялся и мечтал о славной судьбе Джона Брауна, теперь был ранен в самое сердце человеческой подлостью.
– Как долго вы оставались на вечере, дитя мое? – спросил прокурор Патрицию.
– Я… я хотела сейчас же уйти, как только поняла, что это собрание красных… Но… но я очень неудачно сидела за столом и смогла выбраться, только когда на меня перестали обращать внимание, – сказала Пат..
– Можно ли, по-вашему, дитя мое, назвать это собрание собранием антиамериканских заговорщиков? – обратился судья к девочке.
В зале мгновенно наступила мертвая тишина. Все понимали, как важен ответ Пат на этот вопрос.
– Конечно, сэр, – ни минуты не медля, сказала девочка.
Защитник откинулся на спинку стула. Лицо его покрылось лихорадочным румянцем. После такого ответа у его подзащитных оставалось мало надежды на оправдательный приговор.
– Негодяйка ты, Пат! О, какая ж ты негодяйка! – закричал Чарли со всей силой ненависти и презрения, которые переполняли его сейчас до краев.
Пат метнула на него злой взгляд и присела перед судьей.