– Пойдем, красавец, лечиться.
– На болото?
– На него, родной…
Путь был недолог. Очень скоро они подошли к парящей, наполненной миазмами долине.
– Никогда не видел такого! – Изумленный Кревет приоткрыл рот.
Подивиться было чему. Болото и впрямь было странным. Вода проступала здесь прямо сквозь почву в виде огромных тягучих капель. Самые крупные вздувались чуть ли не в рост тарака, становясь похожими на гигантский череп цефала, и именно в одну из таких капель Согомак велел сунуть Кревету изгвазданные конечности.
– Уж не знаю, в чем тут причина, но раны и царапины заживают мгновенно. Чудо, а не вода! Главное – дыши ртом, и все будет тип-топ.
– Так, может, нам и фляги наполнить?
Согомак покачал головой.
– Это, парень, не та вода. Умываться, раны лечить – пожалуйста, а пить ни в коем случае. Соль в ней, понимаешь, особенная… – Он замолчал, не зная, что еще можно объяснить по поводу загадочных свойств воды. Если мороки с птеронами от болотной воды пьянели и падали с высоты на землю, то взрослые тараки после первого же глотка ощущали головокружение и тошноту. Бывало, и засыпали. Да так крепко, что разбудить не могли даже самые болезненные оплеухи.
– Ничего… Запасы есть, переживем. – Он неопределенно качнул головой. – А доберемся до Ревуна, там и вовсе наберем полные курдюки.
Найдя пару подходящих пузырей, проводник выложил ворох посуды, неторопливо взялся за дело. Черт его знает, зачем это было ему нужно, но Согомак не умел бездельничать. Когда выпадала пауза, либо перебирал скарб и чинил баулы, либо принимался отрабатывать приемы фехтования. Увлеченно рубил в клочья пыльник, с кряканьем наносил колотые раны, со свистом кромсал воздух. Либо разматывал найденный в одном из походов длиннющий линек и выставлял его на просушку, лишний раз проверяя на прочность, смазывая потертые места болотным маслом. Насмешки и шуточки тараков его при этом не смущали. Он попросту их не слышал. А собственное пристрастие к уборкам и мытью посуды объяснял расшатанными нервами. Правильно подметили мудрецы: лучше нет занятия для неврастеника, чем взяться за стирку или мытье посуды. Дело несложное, а успокаивает изрядно. Руки сами собой что-то творят, а ум сам собой уносится ввысь, заполняется сладковатым туманом. Можно, конечно, о чем-нибудь и помечтать, но о чем могут мечтать тараки, достигшие возраста Согомака? Как там ни крути, но все в его жизни уже было. И горе, и радости, и разочарования. Наверное, одно только и осталось – попытаться когда-нибудь увидеть Внешний Мир – тот самый, о котором говорили с придыханием и украдкой, чего откровенно боялись и во что попросту отказывались верить…
– А где Кревет?
Вздрогнув, Согомак поднял голову. Мимоходом обругал себя за упущенную бдительность. Еще и опытом бахвалился! Любой Вихрь мог учуять на расстоянии, а вот шагов Беаны не услышал.
– Ноги полощет. Вон тамочки.
Она даже не повернула головы. Как видно, Кревет Беану не интересовал.
– Тебе помочь?
– Есть желание, пожалуйста. – Он неохотно подвинулся, уступая часть посуды, не удержался от досадливого вздоха. Но не объяснять же ей, что для него это не труд, а отдых. Да и поймет ли?
– Неужели тебе нравится мыть чашки?
– Представь себе, нравится.
– Чудной ты!
Согомак так и не понял, смеется она или нет. То есть молодежь и раньше шушукалась по его поводу, придумывая обидные прозвища вроде «цуцика в юбке» или «усатой кухарки», но Согомак предпочитал не обращать на шепотки внимания. Веселятся – и пусть. Такой уж это возраст. Поживут с его – тоже что-нибудь поймут. Ну, а не поймут – не его печаль.
– Видишь ли, вода – это вода. Любое общение с ней успокаивает.
Беана помолчала, обдумывая сказанное.
– Наверное, мне тоже могло бы это нравиться. Только ведь воды все равно нет.
Она имела в виду другое. Вода в Пещерах действительно отсутствовала. Ее носили издалека – в курдюках и громоздких флягах, набирая в редких ручейках, вычерпывая до дна самодельные запруды. Воды не хватало даже для питья, не говоря уже о чем-то ином. Во всяком случае мойка посуды и впрямь представлялась для тараков непозволительной роскошью.
– Как там в лагере? Не бузят?
– Вроде пока тихо. Гунт с Айзисом следят за Пространством, остальные, конечно, дрыхнут.
Слово «остальные» она произнесла с едва уловимой насмешкой. Согомак искоса взглянул на нее. Крутобокая, бойкая, в глазах вечное ехидство. И не поймешь сразу – какое значение вкладывает она в ту или иную фразу. Даже с кем дружит – толком не разберешь. Не то с Рохом, не то с Кайсаном. А может, нравится играть с этой парочкой? Кажется, раза два или три эти дурни из-за Беаны даже дрались. Вот радости-то ей было!
Наблюдая за движениями проворных рук соседки, Согомак неожиданно выяснил, что с посудой она управляется ничуть не хуже, чем он. Пожалуй, даже лучше. Соплеменница была и впрямь шустрой. Вот и сюда прибежала явно не посуду мыть.
– Не понимаю, как можно любить подобные путешествия. Наверное надо быть абсолютно бесстрашным?
Он улыбнулся.
– Либо абсолютно бесстрашным, либо абсолютно глупым.
– Ты не похож на глупого.
– Да ну?
Беана взглянула на него в упор, и Согомак рассмотрел на ее лице непритворный интерес. Ему стало смешно. Эта дурочка, похоже, действительно положила на него глаз. То ли поднадоели дружки-забияки, то ли решила попрактиковаться на более зрелой особи. А может, просто испытывала на нем свои чары.
– Ты видел когда-нибудь живого птерона? – Она продолжала глядеть на него и, задавая вопрос про птерона, казалось, спрашивала совсем о другом.
– И видел, и слышал.
– Он страшнее морока?
– Скажем так – крупнее. Но мы их не интересуем. – Согомак кивнул на пузырящееся болото. – Сюда они частенько прилетают. Крылья чистят, чешую. Или, бывает, напьются водички и начинают выписывать в воздухе вензеля. Одно слово – пьяные. А иногда тут же прямо и засыпают. В такие моменты их можно даже потрогать.
– Ты трогал?!
– Я их ощипывал. – Проводник легонько дернул себя за ус. – Видишь ли, из щетины птеронов можно плести довольно прочные вещи – циновки, пояса, ножны. Вот и приходится рисковать.
– Ужас! И они не просыпались?
– Почему же, иногда случалось… – Согомак прислушался. – Вот, кстати, и летят. Легки на помине. Слышишь, звенит?
Беана чуть привстала, лихорадочно огляделась.
– Где же они?
– Высоко, отсюда не увидишь.
– А Вихря они не боятся?
– Боятся-то боятся, но у них – скорость, свобода маневра… Между прочим, по звуку можно определить далеко ли бродит Вихрь. Если птерон сам спасается бегством, то и звон у него особый…
Мелькнула тень, шерстистым комком скатившись с заросшего пыльником холма, к болоту подбежало на неказистое существо. Плоское, напоминающее сковороду тельце, маленькая, оснащенная уродливыми челюстями головка. Полутарак-полузверь. Взвизгнув, Беана прыгнула к проводнику, обхватила его за шею.
– Спокойно! Это не птерон, – обычный горец. – Согомак погладил перепуганную Беану по спине.
– Какой грязный, страшненький… – Соплеменница продолжала дрожать.
– Обычный одичавший горец. Совершенно безопасный.
– Но ты посмотри, какой у него отвратительный вид!
– Встречаются экземпляры и похуже.
– А правда, что отрубленные конечности у них могут вырастать заново?
– Говорят, что да. Кое-кто считает, что горец умирает, лишь потеряв голову.
– Ого!
– Только их все равно никто не убивает. Кому они нужны?
Глаза Беаны – пара тлеющих углей – оказались неожиданно близко. А более всего Согомака удивила то, что прежняя лукавая насмешка из них бесследно исчезла. Соплеменница смотрела на него с негой и томлением, ничуть не скрывая своих чувств. На мгновение Согомак даже растерялся. К подобным стремительным переменам он был попросту неготов.