Глаза его, когда он произносил эти слова, были полны слез.
В это время в комнату вошли Чунну и Мунну. Ласково прижавшись к матери, они потянули ее за конец сари:
— Мамочка, дай конфет!
— Берите, малыши, — проговорил торговец, всунув детям в руки два бумажных пакетика.
Рохини протянула ему деньги.
— Нет, нет, с вас я не возьму ничего, — сказал торговец, поднимая свой ящик.
— Вот чудак! — окликнула его старуха. — Вернись и возьми деньги.
Но он уже был далеко, и только где-то в конце переулка снова звенел его красивый и приятный голос:
— Конфеты! Кому конфеты!
Сатьявати Малик
БРАТ И СЕСТРА
— Мама!.. Ай-я-яй! Ай-я-яй! — послышалось за дверью. — Мама!..
Когда жалобное «ай-я-яй» раздалось в третий раз, Са́витри не выдержала. Бросив на стол копировальную бумагу и рисунок, она быстро открыла дверь и, взяв на руки Кама́ля, стоявшего около ванной комнаты, стала утешать его, приговаривая:
— Не надо плакать, не надо плакать, сынок.
— А что Нирма́ла дразнится и еще обрызгала меня, всю рубашку мне измочила!..
Из ванной комнаты доносилась шутливая песенка, которую тонким голоском распевала Нирмала:
— У, какая нехорошая девчонка! Пусть только она выйдет, уж я ей задам!.. Будет она знать, как обижать своего братца!
Получив от матери такое заверение, Камаль быстро успокоился и отправился менять рубашку.
Ко дню рождения своего брата Наре́ндры Савитри решила подарить ему белую полотняную скатерть, собственноручно вышив на ней шелком светло-голубых и золотистых бабочек и темно-красные звезды.
Прилежно работая иглой, Савитри вся погрузилась в приятные воспоминания детства. Дни, когда она и Нарендра были малышами, когда они вместе росли и играли, проходили быстрой чередой перед ее мысленным взором. Воображение живо рисовало образ любимого брата, который жил теперь так далеко от сестры. Но сейчас Савитри казалось, что он здесь, рядом с ней, что его портрет, висевший на стене, вот-вот оживет и Нарендра, улыбнувшись, ласково заговорит с сестрой.
От чувств, переполнявших до краев ее сердце, на глаза Савитри навернулись слезы. Как раз в это время она и услышала крики и вопли, которые вырвали ее из мира грез и заставили отвлечься от работы.
Сейчас, глядя на Нирмалу, укладывающую в сумку свои тетради, она строго говорит ей:
— Как тебе не стыдно, дочка? Камаль на четыре года моложе тебя, а ты его все время обижаешь, ни до одной вещи не даешь дотронуться. Бедняжка то и дело плачет из-за тебя. Скажи на милость, что сделается твоему пеналу, если он подержит его в руках?..
Нирмала, опустив голову, лукаво посмеивается.
Заметив это, Савитри недовольно хмурит брови.
— Подожди, вырастешь — пожалеешь, что так обращалась с братом. Захочешь с ним повидаться, поговорить — а его и нет. Брат и сестра не вечно вместе живут…
Упреки матери вызывали у девочки недоумение. Чего от нее хотят?.. Бросив исподлобья пристальный, серьезный и вместе с тем любопытный взгляд на мать, Нирмала снова уставилась в пол.
Когда полчаса спустя Нирмала и Камаль ушли в школу, все происшедшее показалось Савитри совсем уж не таким значительным. Ей вдруг вспомнилось, как несколько лет назад она сама поссорилась с Нарендрой. Почему она тогда рассердилась на брата?.. Из-за какого-то пустяка! Но то, что теперь ей кажется незначительным, в то время представлялось чем-то очень важным. Во всяком случае, она не разговаривала с братом целый месяц. И Нарендра, чтобы досадить ей, с утра до вечера заводил патефон и смотрел на окно ее комнаты в подзорную трубу, которую для этой цели попросил у друга. Савитри не могла удержаться от смеха, вспомнив, как она, нахмурив брови, молча входила в комнату Нарендры и, не глядя на брата, ставила перед ним тарелку с едой.
Про себя Савитри решила, что не будет говорить с Нирмалой таким строгим тоном. В конце концов, никакого преступления девочка не совершает, балуется, и все.