— Надо будет не забыть их привязать.
— Угу!
— И пчёл привязать, — сказал Женька, — они тоже покусать могут.
— Я пчёл боюсь, — признался Марк. — Меня пару раз кусали — больно очень, и пальцы распухли, как сосиски.
— Я вам сетки дам, если хотите.
— Это шляпы такие большие?
— Да, с сеткой, чтобы в лицо не укусили.
— Хорошо, дай на всякий случай.
— А тебе, Саша?
— Я пчёл не боюсь, у меня иммунитет к их яду.
Мы стояли на вершине холма, пили набранную в пластиковую бутылку воду и смотрели на открывшийся вид. Ливила пила из одной бутылки с нами.
Повезло нам с ней, в очередной раз подумал я, не стонет, как размазня, не отстаёт, и вообще, чувствуется в ней сила. Было ощущение, что она своя, наш человек, вольный и живой, а не домашний выкормыш.
За жёлтыми полями подсолнечника с пересекающими их лесополосами виднелся уходящий за горизонт лес. Когда я смотрел на него, моё сердце трепетало. В нём было всё, что мне нужно, моя полная жизни стихия, мой рай на земле и мой дом.
— Люблю лес.
Мне показалось, что, не заметив, я произнёс вслух то, что жило в сердце, но оказалось, что произнёс это не я, а Ливила. Мы стояли на вершине лета, держали велосипеды и смотрели на неё. Пусть этот миг длится вечно.
Наверное, мы все ощущали, что впереди пропасть и что никогда больше нам не быть такими, как сейчас.
Сев на велосипеды и не произнеся ни слова, потому что слова не принесли бы в мир, что царил вокруг, большего совершенства, мы понеслись по склону вниз, рассекая телами горячий и полный ароматов трав воздух. Первым от переизбытка чувств закричал Марк, и мы, один за другим, присоединились к нему. Накричавшись и насмеявшись до слёз, мы поехали дальше по дороге, что шла вдоль лесополосы. Поля кончились, мы повернули в сторону леса.
— Как чабрецом пахнет, — сказала Ливила, — обожаю этот запах.
— Мы его здесь каждый год собираем, и шалфей тоже. Люблю чай из шалфея, — сказал я.
— Будет тебе чай, с мёдом!
Мы въехали в лес. Атмосфера сразу изменилась. Стало немного прохладнее; как же эта прохлада была приятна нашим раскалённым на солнцепёке телам.
Мы остановились, я снял пакет с шортами.
— Надо было футболки взять, — заворчал Женька, доставая и надевая шорты. — Нас же комары загрызут, а они в лесу ещё больше, чем в городе.
На этот раз он оказался совершенно прав, мы совсем забыли про лесных комаров.
— До пасеки недалеко, а там место открытое, комаров нет.
— Зато там есть пчёлы, и что за польза от шляп, когда, считай, всё тело голое?
— Женька, не бурчи, а будешь бурчать — мы тебя мёдом вымажем и к улью привяжем.
Женька глянул на меня и замолчал. Иногда он не мог понять, шучу я или нет, и сразу затихал.
Не доехав до пасеки, мы остановились, а Ливила поехала дальше, чтобы привязать собак. Мы же, не сговариваясь, побросали велосипеды и кинулись в кусты. Выпитая вода давно просилась на волю, но при Ливиле мы как-то стеснялись. Отбиваясь от комаров и облегчённо вздыхая, вернулись назад на дорогу.
— Хорошая девчонка, — сказал Женька.
— Почти как мальчишка.
— Хорошо, что почти, — добавил я.
Мы замолчали.
— Что делать будем? — спросил я.
— Не знаю, — сказал Женька.
— Пусть сама выбирает, — произнёс Марк.
— Ты-то куда лезешь? — спросил Женька, явно намекая на то, кто здесь самый маленький.
— Я, в отличие от некоторых, уже с ней целовался.
— Значит, всё-таки целовался! — задохнулся Женька.
Я, улыбаясь, смотрел на них.
— Ну скажи ты ему! — произнесли они хором, повернулись ко мне и, увидев мою улыбку, засмеялись.
— Ведём себя как обычно, относимся как обычно. То, что она нам нравится, не показываем. Если её кто-то из нас привлёк, она сама к нему потянется. Ведь почему-то же она к нам подсела.
— А если мы ей все понравились? — наивно спросил Марк.
— Все так все, нечего собственничать.
— Что делите? — раздался за спинами голос Ливилы.
Мы даже вздрогнули от неожиданности.
— Шкуру неубитого медведя, — сказал, надуваясь, Марк.
А у меня зачесалась рука, чтобы дать ему подзатыльник. Вот ведь язык у ребёнка, самую суть ляпает.
— Собак привязала, пойдёмте. Дедушка только что мёда накачал, и есть куча обрезков, которые при вскрытии рамок получаются.
— Ой, я такие обожаю, это ещё вкуснее, чем сам мёд, — обрадовался я. — А воск вы собираете?
— Да.
— Значит, будет у тебя целая коллекция восковых отпечатков наших зубов.
— Это точно.
Её дедушка, ещё крепкий и совсем не старый мужчина, стоял возле фургончика на колёсах.
— Как хорошо, что вы приехали, — сказал он, — мне как раз надо мёд в город на продажу отвезти, а оставлять пасеку без присмотра нельзя. Спасибо, мальчики, что сопроводили Ливилу, я ей не разрешаю одной сюда ездить.
Мы переглянулись. Как же, понравились мы ей, читалось на Женькином лице, и я показал ему за спиной кулак, чтобы он не вздумал что-либо говорить по этому поводу.
Так даже лучше, подумал я, и действительно, возникшее между нами небольшое напряжение спало.
Мы помогли погрузить в багажник легковушки тяжеленную флягу с мёдом, и пасечник уехал.
— Заходите в домик.
Мы поднялись по железной лесенке и оказались внутри. В домике стоял густой аромат воска, мёда и прополиса.
— Залезайте на кровать.
Кроватью были доски, закреплённые поперёк фургончика. Мы разулись и забрались. Она достала с полки и поставила перед нами большую чашку, полную забруса. Налила на троих литровую алюминиевую кружку чая. Мы ели руками и чувствовали себя самыми голодными людьми на планете. Рядом с чашкой росла кучка воска. Ясно, что все мы перепачкались, хоть и старались есть аккуратно. Ливила даже не притронулась к мёду, сказала, что уже видеть его не может. Она смотрела на нас и улыбалась. Я тоже видел нас словно со стороны. Трое загорелых почти до черноты пацанов сидят в одних плавках и уплетают мёд. Хорошо, что мы догадались снять шорты, а то бы и они были все в меду.
— У тебя мёд на плече, — сказал Марк и, наклонившись, слизнул неизвестно откуда взявшуюся каплю. — Ой, от тебя озером пахнет.
— Марк, ты меня своими губами только сильнее выпачкал! Они же у тебя в меду!
— У тебя и на щеке мёд, — сказал он, зловеще улыбаясь.
— Только попробуй, точно получишь! — проронил я с угрозой.
— А можно мне? — спросила Ливила.
Сразу стало тихо, только Женька продолжал плямкать, жуя воск. Марк пихнул меня локтем в бок и сказал:
— Конечно, можно, он просто стесняется.
Глядя мне в глаза, Ливила забралась на кровать и прижалась мягкими губами к щеке, а потом я ощутил прикосновение языка. Земля и весь мир убежали из-под ног, тело покрылось мурашками, внутри рухнула какая-то преграда, сдерживавшая чувства, и волна сокрушительной тёплой нежности накрыла меня. Я повернул голову, наши губы соединились — мёд и сладкий трепет внутри.