Кай и десять его одноклассников возвращались на поезде с экскурсии в столицу. В вагоне кроме них никого больше не было. Давно стемнело, но никто не спал. Ребята играли в карты и разговаривали. Проводник куда-то ушёл, а взрослые отдыхали в соседнем вагоне-ресторане. Кай спал и видел страшные сны. Он не мог противиться и предотвратить то, что должно было случиться. Ему нужна была кровь, и обязательно свежая, тёплая. Кай был Оборотнем Мира Спокойствия, и снилось ему жертвоприношение.
Здесь алтари блестят от крови и балом правит смерть. Жрецы лежат в экстазе, приняв её ответ. Вершатся ритуалы. Старуха в круг вошла, держа в руках младенца прекрасного, как весна. Из складок мантии чёрной старинный нож извлекла. И даром невинности кроткой стала ребёнка судьба. И кровь потекла по канавкам к краю, к краю алтаря, там, на коленях, в поклоне с чашей в руках стоял я. Чашу испив до дна, к детям другим шагнул я. Чувствуя, как горит в безумье душа моя. В небо смотрели мы, ловя блаженство любви. А Сатана плясал, сердце младенца жрал.
Пока Кай смотрел сны, в вагоне случилась трагедия. Дети сидели и лежали на полках. Они были веселы и радовались жизни. Странный вихрь живительной энергии вырвался из пустоты. Вместилищем пустоты служили глаза спящего Кая. Вагон ожил. Полки очень быстро поехали вверх. Никто не успел спрыгнуть. Все десять детей были раздавлены.
Кай проснулся от криков, хруста костей и треска черепов. Поднял голову и увидел, что сверху свисают чьи-то кишки. С них капала кровь. Кай подставил лицо и с наслаждением, пронзившим тело, ощутил первые капли крови, начал ловить их ртом. Он никого не жалел, он уже превратился в зверя. Кай стоял в крови и дрожал от возбуждения. Склонил голову и принялся лакать. Кровь вдыхала в него жизнь. Он чувствовал её влагу на лапах. Капли падали с шерсти, он был счастлив, это была его стихия, его мир, и он был его властелином.
В классе осталось двадцать два ученика. Парты пусты.
На тринадцатый день рождения Кай пригласил только одного одноклассника. Его звали Грантом. Они засиделись допоздна, и разговор зашёл о взрослых и детях.
— Почему взрослые считают себя умнее детей? — спросил Грант у Кая.
— Может, потому, что дети наивны и не знают жизни.
— Неужели, когда вырастем, мы тоже станем циниками?
— Возможно.
— Сейчас так много жестоких детей. Они злятся на то, что взрослые их не понимают, и мстят за это. Посмотри, Кай, вокруг. Мы холодные и жестокие, неужели ты не видишь этого?
— Я не жестокий, — сказал Кай, пряча глаза и то, что в них было.
— Ты уверен? Что внутри тебя? Ты знаешь? Мне кажется, что внутри нас поселился Зверь. Мы поколение Зверя. Его народ. Раньше я думал, что ты особенный, но теперь я вижу, что ты такой же, как все!
— Нет, я не такой. — Из его груди вместе со словами вырвалось рычание. Грант в испуге отпрянул. — Вы моё поколение, моя пища, моя жертва, чтобы вернуться домой. И я принесу её, потому что иного выхода у меня нет. Как бы я вас ни любил. Вы люди, и ваша основная черта — невежество. Вы глупы, постоянно убиваете друг друга по чужой указке в бессмысленных войнах, поэтому пусть лучше ваша смерть послужит мне.
Они смотрели в глаза друг друга. Глаза Кая горели и звали. Грант подошёл к нему, разорвал ворот рубашки, открывая шею.
— Я делаю это осознанно и добровольно. Возвращайся домой, Кай, пусть моя жизнь послужит тебе дорогой. Пусть моя любовь оживит твоё когда-то прекрасное сердце.
Он качнулся вперёд и запрокинул голову. Кай вонзил зубы в шею. Она была такая вкусная и сочная. И он вгрызался в неё, пьянея от запаха крови.
========== 23. Ян ==========
— Ян! Я-ан! Домой! — позвала с лоджии мама.
Я сидел с ребятами в соседнем дворе. Лавочка стояла между гаражей, и её не было видно, но мама знала, что мы там. Я, Коля и Лена играли в карты, а Серый — восьмилетний брат Лены — смотрел. На коленях он держал старый магнитофон, из которого тихо и напряжённо звучал Наутилус: «…меня ставили в угол, как ненужную куклу, и я плакал, пока я мог, но слёзы кончались, глаза высыхали, я падал на колени и молился кому-то, кто мог прекратить бесконечную пытку взросления…» Шёл второй час ночи. Неделю назад закончился седьмой год каторги под названием школа, начались летние каникулы, и мы гуляли допоздна, пока не загонят домой.
— Надо идти, — вздохнул я, вставая. — Серый, доиграешь за меня?
— Давай! — Он поставил магнитофон на лавочку и взял карты. — Не смотри, — сказал он повернувшей голову сестре и отодвинулся.
— Больно надо, — ответила Лена. — Пока, Ян.
— Пока!
— Я к тебе завтра зайду, — сказал Коля.
— Угу, пока!
— Пока!
Я покинул закуток между гаражей. Лавочка была единственным, что осталось от детской площадки, после того как на ней построили гаражи. Мы не смогли убедить родителей в том, что нам негде будет играть.
— Вы всё равно во дворе не сидите, — говорил отец Лены, чей гараж был последним, — а по всему городу носитесь.
— Это днём, а ночью мы во дворе играем.
— Ночью надо спать. На вас и так жалуются, что вы громко смеётесь, болтаете и музыку под окнами крутите.
— Под какими окнами? До них вон как далеко. Это опять этот старый хрыч на нас бочку катит?
— Ты как разговариваешь?!
А лавочка уцелела случайно, в полутораметровом промежутке, что остался между последним гаражом с одной стороны и сараями с другой.
Два двухэтажных дома стояли рядом. Коля жил в соседнем на втором этаже, а Лена — на первом. Наши лоджии смотрели друг друга, и мы часто болтали, выходя на них. Дворы разделял дощатый забор. Я отодвинул одну из досок и, протиснувшись в дыру, оказался в своём дворе, а иначе мне пришлось бы обходить по дороге вокруг дома. Через заросли травы пробрался мимо старого дощатого туалета и вышел к сараям. Все, кроме нашего, были давно заперты. В темноте виднелись светлые доски открытой двери, рядом с которой стоял мой велик. Я откинул занавеску и нащупал выключатель. При этом мне показалось, что сейчас кто-то обязательно схватит меня за руку, погружённую в непроглядную тьму. Я включил свет, и темнота отступила, но не исчезла, а словно стала невидимой. Я закатил велосипед, выключил свет, быстро закрыл дверь, словно так можно было запереть темноту внутри, и замкнул замок. Посмотрел на окна второго этажа. В крайнем мигал разноцветный свет. Мама смотрела телевизор и не ложилась, ждала, когда я приду. Я пересёк двор и вошёл в подъезд. Свет не горел, и мне казалось, что на меня кто-то смотрит с лестничной клетки второго этажа. Поднявшись на площадку между этажами, я повернулся. Конечно, на втором этаже никого не было, но от взгляда в затылок это никогда не спасало. Я включил свет и открыл дверь.
— Ты свет на площадке выключил? — раздался из зала мамин голос.
— Нет.
— Так выключи, чтобы зря не нагорал.
Включив свет в прихожей, я оставил дверь открытой и вышел на лестничную клетку. Щёлкнул выключателем. Развернулся и увидел, что дверь медленно закрывается. Полоска света на плитках пола неотвратимо сужалась. Тьма разом надвинулась со всех сторон, и меня затопил ледяной ужас. Я бросился к двери. Громко хлопнув, она закрылась перед моим носом. Я повернул ручку и толкнул, но дверь не хотела открываться, её словно кто-то держал с другой стороны. Я надавил плечом, сандалии заскользили по гладкой плитке. Дверь приоткрылась. Сильный поток воздуха ударил в лицо. Громко хлопнула и задребезжала стеклом дверь лоджии, а входная распахнулась.