— Господи, какой сквозняк! Я думала, сейчас стёкла вылетят. Ты погасил свет?
— Да, — сказал я, закрывая замок, повернулся и увидел в зеркале своё испуганное лицо.
На лбу выступили капельки пота. Почему-то собственное лицо всегда казалось мне незнакомым, и, оставаясь один, я часто разглядывал его, старался узнать в отражении того себя, каким ощущал себя внутренне, и каждый раз удивлялся, замечая новые черты. Совсем недавно нос был с впадинкой, а теперь откуда-то появилась горбинка, белобрысые волосы потемнели, а лицо вытянулось и заострилось к подбородку. Я спрашивал у мамы, почему так происходит. Она сказала, что я расту и из мальчика превращаюсь в юношу. Я улыбнулся отражению, но улыбка, озарившая лицо, не смогла до конца изгнать страх из глаз.
Я сбросил сандалии и прошлёпал по прохладному линолеуму в зал. Мама сидела на диване и невидяще смотрела в телевизор. Звук был выключен. На экране с показными улыбками веселились и веселили зрителей тысячи лет всем известные артисты. В руке мама держала бокал с красным вином. Открытая и на две трети пустая бутылка стояла на столике. Такая картина становилась всё более частой, с тех пор как отец ушёл к другой. Я сглотнул и всё-таки спросил:
— Мам, ты поспишь сегодня со мной?
— Помой ноги и ложись.
Я постоял ещё пару секунд, но так и не решился повторить вопрос. Включил свет и зашёл в ванную, закрыл на защёлку дверь. В ванне стоял тазик с тёплой водой. Я открыл кран. Да, воду опять отключили. Раздевшись, я забрался в ванну, опустился на колени и помылся, зачерпывая воду ковшиком. Поднялся, вылил остатки воды на ноги. Глянул на себя в большое зеркало, в котором отражался во весь рост. Менялось не только лицо, но и тело, обзаводясь, как по школьному учебнику биологии, вторичными половыми признаками. Я вытерся махровым полотенцем, повернулся спиной и ещё раз глянул на свое обнажённое и странным образом притягательное отражение в зеркале. Наблюдая за ним, наклонился и медленно надел трусы. Вышел, заглянул в зал: мама по-прежнему сидела, глядя в телевизор.
— Ма, я всё, давай ложиться.
Она сделала последний глоток, допивая остатки вина. Поставила бокал на столик и попыталась подняться. Её качнуло, и она плюхнулась назад. Повернула слегка растерянное лицо.
— Я, наверно, тут прилягу, ещё телевизор посмотрю, иди, ложись.
Я знал, что она уснёт, а телевизор так и будет работать до самого утра, но мне было наплевать на телевизор, я не мог спать один — одному было страшно. Я понимал, как это глупо, но ничего не мог с собой поделать, а со светом спать тоже нельзя, если мама увидит, опять крик поднимет, что я электричество не экономлю. Собрав в кулак волю, я направился к себе. Включил настольную лампу и лёг на кровать. Было жарко, и я укрылся до пояса одной простынкой. Смотрел на свои руки, грудь, живот…
— Ты выключил свет?!
Я вздрогнул от её крика и, резко сев, щёлкнул кнопку на лампе. Мир погрузился в темноту. Я лёг на живот, обнял подушку и постарался заснуть. В коридоре раздались нетвёрдые шаги. Для проверки она нашла возможность подняться. Скрипнув, дверь приоткрылась. Я притворился спящим. С минуту она стояла, глядя на меня. Потом закрыла дверь и пошла обратно, а потом я услышал, как горлышко бутылки звякнуло о край бокала. Стиснув зубы, я уткнулся лицом в подушку, чтобы не думать, не думать, не думать, и стал проваливаться в мир кошмаров, что вновь преследовали меня.
В одних трусах, я стоял на коленях на холме сырой глинистой земли и смотрел в чёрный провал могилы. Я знал, чья она, потому что сам помогал отцу разрыть её. С неба моросил противный бесконечный дождик. Отец сидел рядом, сжимая в руках грязную лопату. Я наклонился и позвал: «Мама…» Внизу что-то заскребло по дереву и зашуршало. Кто-то зашевелился в могильной темноте, а затем раздался голос, казалось, что у неё заплетается язык: «Иди ко мне, родной». И послышались звуки, словно кто-то пытался выбраться наверх. Я стал подниматься, собираясь попросить отца засыпать яму, чтобы никто-никто из неё не выкарабкался. Я пребывал в ужасе и не мог понять, зачем мы её разрыли. Ноги заскользили по мокрой глине, я упал на бок и вцепился в землю руками, но продолжал съезжать в темноту. «Папа! Папа!» Отец поднялся. «Иди к мамочке», — сказал он и вонзил лопату в земляную кучу, а в следующий миг мне в лицо больно ударили холодные комья земли. Я соскользнул ещё ниже в бездну могилы, и кто-то, цепко схватив за ногу, дёрнул меня вниз, во тьму. «Не-е-ет!» — закричал я и подскочил на кровати. В окно лился яркий лунный свет. На его фоне чётко вырисовывался силуэт сидевшего на подоконнике человека. Бешено колотилось сердце.
— Кто вы?
— Твоя тайна. — Его голос был ровным и спокойным.
— Что вам надо?
— Владеть, — сказал он чуть насмешливо.
«Мама!» — хотел крикнуть я, но был опрокинут и прижат за горло к подушке. Пальцы в холодных кожаных перчатках сдавили горло. Я задыхался.
— Пикнешь — умрёшь.
Рука сместилась на грудь. Я вдохнул и закашлялся, а рука продолжала двигаться вниз, как змея, исследуя тело. Тонкие, гибкие пальцы скользнули под резинку трусов. Я вздрогнул и затаил дыхание, а сердце бухало и гнало кровь туда, где орудовали прохладные пальцы.
— О, я вижу, тебе это знакомо, — сказал он с усмешкой. — Но не сейчас. — И рука с сожалением покинула вожделенную обитель. Прошлась по вздрагивающему животу, нервно вздымающейся и опадающей груди, нежно коснулась щеки, накрыла распахнутые в ужасе глаза. — Привыкай к темноте.
Тьма шелестящим потоком полилась из ладони, наполняя тело, сознание, растворяя в себе…
Проснувшись утром, я первым делом потрогал трусы. Как и предполагал, они оказались слегка влажными.
Когда такое случилось в первый раз, я проснулся с давним, стыдным чувством, что обоссался во сне, и в страхе потрогал простынь. Та была слегка влажная, но лишь оттого, что я вспотел. Мама всё время мёрзла, и котёл вовсю гудел на кухне. Жаркая духота повисла в комнате. Я, как обычно, спал голышом, но, наверно, мама решила, что я простыну, и укрыла тёплым одеялом. Я тихонько поднялся. Откинул на спинку одеяло. Ещё раз, проверяя, провёл ладонями по простыни. Нет, постыдной лужи не было. Облегчённо вздохнув, я подошёл к окну и распахнул форточку. Морозный утренний воздух ворвался в комнату, приятно холодя кожу. Я постоял у окна, вдыхая его полной грудью. Когда кожа покрылась пупырышками, а по телу пробежала волна дрожи, я закрыл окно и вернулся к кровати. Оставить форточку открытой было нельзя — мама такой крик поднимет. Укрываться отсыревшим одеялом не было никакого желания, тем более что вскоре воздух опять нагреется. Я лёг на кровать, свернулся калачиком и уснул.
Через пару дней я вновь проснулся с тем же чувством. Исследовал простынь и нашёл маленькое влажное пятно. Включил настольную лампу и рассмотрел его внимательнее. Просто влажное пятнышко, как от воды, совсем не жёлтое. Я не понимал, что происходит. Главное, что это не моча, а такое пятнышко вскоре высохнет, и видно его не будет. Я успокоился и не особо переживал, когда, просыпаясь, находил влажные пятна в последующие дни.