— Кто там? — тихо спросил я, но никто не ответил, только что-то заскреблось и зашуршало. — Кто там? — повторил я чуть громче.
— Да я это, — раздался из-за двери сердитый шёпот, — открывай.
Волна облегчения прокатилась по телу. Тихонько всхлипывая, я открыл замок.
Тёмный силуэт скользнул внутрь. Я чувствовал тёплое дыхание за спиной, когда закрывал дверь.
— Ты плачешь?
От этого вопроса невольные слёзы хлынули ещё сильнее. Он обнял меня за плечи и прижал к себе.
— Ты весь мокрый.
— Ты тоже, — успокаивающе коснулся он моих волос.
— Я купался, — продолжая всхлипывать, сказал я и вздрогнул от хлопнувшей в кухне двери на лоджию. — Помоги закрыть.
Мы заперли на тугие шпингалеты двойную дверь и вернулись в мою комнату. Я вновь придвинул кресло и сел рядом с Колей на кровать. Нашёл и сжал его руку.
— Останешься?
— Да. Только будильник на пять поставь, чтобы я утром, до того как родители проснутся, домой вернулся.
— Хорошо.
— Ян, дай полотенце, ноги вытереть, а то я босиком пришёл.
Я снял с себя полотенце, всё равно в темноте меня не видно, и протянул Коле. Сам же нырнул под простынь. Вытерев ноги, он забрался следом и, обняв меня, прижался к спине. Я удивился, но ничего не сказал, главное, что он рядом. Немного успокоенный, я уже проваливался в сон, когда его рука скользнула по моему животу вниз, погладила и накрыла член. Я почувствовал, как от его безумно приятных ласкающих прикосновений тот наливается кровью. Видимо, от страха у меня поехала крыша, потому что я стал двигать тазом навстречу его кулаку. Когда я задрожал всем телом, он ускорился, и тяжёлые капли упали на простынь, но мне было всё равно.
— Ты уже привык к темноте? — спросил он, но я не услышал вопроса, так как, отпустив себя, погрузился в тёмный, но полный тёплой неги сон.
Я не слышал будильника, а проснулся в шесть, когда на кухне по радио заиграл гимн. Кольки не было. Я вспомнил, как он прикасался ко мне, и захотел вновь пережить эти мгновения, нежась и лаская себя в предутреннем тепле.
Мама обычно вставала после гимна, но сегодня её почему-то не было слышно. Так она на работу опоздает. Я встал, надел шорты, вышел в коридор и заглянул в зал.
Она лежала на диване, на спине. Голова свесилась через подлокотник, глаза невидяще смотрели в пустоту. На шее чернела открытая рана. Кровь на диване и небольшая лужа на полу.
Парализованно застыв, я смотрел на её шею. В ней под кожей что-то шевелилось, и казалось, будто мама непрестанно сглатывает. Я хотел закричать, но не смог. Горло перехватило. До боли, остриём вонзившейся в затылок, свело мышцы, и я не смог выдавить из себя ни звука. Из глаз катились слёзы, беззвучно открывался рот, и так же беззвучно пространство оглашалось криком: «Мама!»
Чёрные лапки-усики показались из развёрстой раны; чтобы не сойти с ума, я захлопнул дверь. Рыдая, прижался лбом, а внизу у тонкой щели между дверью и полом что-то бегало, шуршало, но никак не могло протиснуться.
Я бежал к Коле и вспоминал себя с ним, в то время как в соседней комнате лежала мёртвая мама. Эти картинки сводили с ума. Я нажал звонок. Тишина. Позвонил ещё раз, долго. Открой, пожалуйста!
Наконец в квартире послышалось какое-то движение, щёлкнул замок, и дверь приоткрылась на длину цепочки. Из-за неё выглянул сонный Коля.
— А, это ты, — сказал он, выходя из-за двери. Он был в одних трусах. — Сейчас открою. Дверь закрылась, звякнула цепочка, вновь распахнулась. — Заходи, я сейчас. — И он скрылся в туалете.
Войдя, я закрыл дверь, прошёл в его комнату, сдвинул сбившуюся простынь и сел. Вернулся полусонный Коля, забрался на диван с ногами и, глянув на меня виноватыми глазами, сказал:
— Ян, прости, что я вчера не пришёл. Я только чуть прикрыл глаза, собираясь встать, и вырубился. Извини…
Что-то ухнуло во мне в бездонную пропасть, а тело словно заледенело. С кем же я тогда спал ночью? Я закрыл ладонями лицо и беззвучно заплакал.
— Ян, что с тобой?
Я никак не мог успокоиться. Коля совсем растерялся и не знал, что делать. Принёс воды. Я пил, а руки дрожали. Потихоньку я затихал, приходя в себя.
— Ян, что случилось?
Я встал, подошёл к столу, нашёл ручку и листок бумаги.
«Я не могу говорить, — написал я, — не получается. Мою маму убили».
— Как — убили?! Кто?! Когда?!
«Сегодня ночью, дома».
— А кто?
«Я не знаю!»
— Ты вызвал милицию?
Я замотал головой, показывая на горло.
— Я сейчас папе позвоню. — Он взял телефон. Потом глянул на меня. — А ты уверен, что она умерла? — Я кивнул.
Он набрал номер.
— Папа, слушай, маму Яна убили!.. Как — какого? Моего друга, что в соседнем доме напротив нас живёт… В смысле — свихнулся и не живёт?
Коля положил трубку. Растерянно посмотрел на меня.
— Отец сказал, чтобы я не молол ерунды, что в твоём доме давно никто не живёт, а сегодня его вообще собираются сносить.
Мы вышли на лоджию. Вместо двухэтажного дома среди деревьев старого сада стоял покосившийся бревенчатый домик с провалившейся камышовой крышей. Рядом тарахтел экскаватор.
— Ты это видишь?
Я кивнул.
— Значит, у нас обоих крыша съехала.
— Эй! Братцы-кролики, вы на речку пойдёте? — крикнул с огорода Серёжка.
— Серый, поднимайся к нам!
— Ага! Я сейчас, только петрушку бабушке отнесу, — обрадовался мальчишка и с пучком зелени бросился к подъезду.
Через минуту он уже стучал в дверь. Коля открыл.
— Привет, Коль, привет, Ян. — Мы обменялись рукопожатием. — Ну что, едем на речку?
— Даже не знаю, — сказал Коля. — Тут такие дела творятся.
— Какие?
— У Яна мама умерла.
Серёжка как-то странно на нас посмотрел.
— Так вы её знали?
— Кого?
— Ну, маму. Ты же сам рассказывал, что она Яна в роддоме оставила, когда выяснилось, что он говорить не может.
Я безумными глазами смотрел на Серёгу, а Коля даже рот открыл от удивления. Серый же рассказывал нам историю, которая всегда ему очень нравилась.
— Твоей маме стало жалко Яна, и она его усыновила. Так у тебя появился братик… А вы пойдёте на похороны?