— Не, не узнаю. Постой, ты Макс что ли? Завьялов?
— Он самый. Чего празднуешь? — Максим кивнул на бокал, стоящий перед Пашей.
— Сейчас, погоди!
Сказкин поднялся, подошел к бару и что-то сказал молодой усталой барменше. Та налила полный бокал виски и Паша, с трудом доставая деньги из внутреннего кармана, расплатился пятисоткой. Он был невысокого роста, маленький, лопоухий. В школе его многие обижали, вернее, пытались и Максим, сидевший рядом с ним за партой до восьмого класса, периодически вступался за своего невзрачного соседа. Поэтому Паша сохранил к нему добрые чувства до самого выпуска.
Сказкин подошел к столику, неосторожно толкнул Максиму бокал, едва не расплескав виски.
— Пей! — он пьяно уставился на Завьялова в полной уверенности, что тот выполнит его приказ.
— По какому поводу?
— Нет, ты пей, потом скажу!
— Паша, — твердо произнес Максим, отодвигая бокал в сторону, — я так не пью. Выпью, а потом скажешь, что за чей-нибудь упокой. Будет стрёмно! Говори, за что пьем или не буду.
Паша стоял и пьяно покачивался на ногах, молчал.
— Может вы, девушка, знаете, за что тут пьют? — обратился Максим к девушке.
— А мне по фигу! — сказала та и пожала плечами.
— Макс, — сказал, падая на стул Паша, — я сегодня провернул одну сделку, удачную. Знаешь, где работаю?
— Нет, — ответил Максим, улыбаясь и подыгрывая однокашнику, желавшему чем-то похвастаться. — Скажи!
— Я коммерческий директор завода «Вектор»… — начал Паша.
— Помню, который машины для тушения пожара делает.
— Да. Сегодня толкнул четырнадцать машин в Таджикистан, — у нас в кармане международный контракт. Сечешь фишку? Позвонил директору и тот на радостях разрешил спустить всё бабло на командировку.
— Тогда понятно за что пьешь. Присоединяюсь!
Завьялов взял бокал с виски, приподнял его, будто чокаясь, и сделал глоток.
А Паша между тем продолжал говорить, пьяно растягивая слова:
— Во, отрываюсь! Бухаю здесь целый день.
Он показал рукой на почти пустой столик и отдельно на девицу, словно та входила в обязательный набор для полного отрыва. В ответ Максим, чтобы подначить бывшего школьного приятеля, сказал с иронией:
— Что-то не густо у тебя, поляну накрывать не умеешь?
— Ща всё будет, ты меня знаешь!
Сказкин хотел рвануть к барменше и Максим попытался его удержать за пиджак.
— Куда ты, Пашка, я пошутил, сейчас регистрацию объявят.
— Не-а, пусти, я пойду!
В это время, действительно, сонная девушка-диктор начала объявлять посадку на их рейс: «Объявляется посадка на рейс Москва-Заволжск, стойка регистрации номер двадцать».
— Ну, пора, пойдем! Брось ты всё! — Максим потащил Пашу вниз со второго этажа, тот слегка упирался, но все же, влекомый сильной рукой Максима, пошел вместе с ним. Апатичная девица проводила их ленивым взглядом и вновь потеряла интерес к окружающему миру.
Вскоре Боинг-737 натужно гудя турбинами, взмыл вверх, в московское небо и, совершив крутой разворот, понес их к берегам Волги.
Паша, казалось только этого и ждавший, откинувшись в кресле, вставил в уши наушники плеера и включил музыку. Сквозь басовитое гудение самолетных двигателей, заполнивших салон густым плотным звуком, похожим на звук старой бормашины в руках стоматолога, Максим разобрал, что пела Леди Гага, но Паша уже не слушал её. Он мгновенно заснул.
Во сне исполнительный директор свернулся клубком как маленький котенок, сполз немного вниз и оказался на правом плече Максима. Тот посмотрел на сонное лицо спящего, однако трогать его не стал, поскольку Сказкин не мешал Завьялову. За прошедшее после выпуска из школы время, его школьный товарищ немного изменился: жестче стали углы рта, на лбу появились небольшие морщинки. «Ничего не поделаешь, — подумал Максим, — мы меняемся не в лучшую сторону».
Он повернулся к иллюминатору, посмотрел на темное звездное небо. Тревожные струны шевельнулись в его душе. Завьялов представил ту огромную пустоту, лежавшую под ним и одинокую беззащитность маленького самолета, в котором летел. Этот самолет был мошкой, песчинкой, проплывавшей в безбрежном небе и его беззащитность, по сравнению с огромным миром, лежащим за бортом, была настолько очевидной, настолько ощутимой, что Максим с внутренним трепетом представил, как двигатели внезапно замерли, и мертвая тишина охватила салон. Потом самолет, теряя под собой опору, начал стремительно падать, поднимая сердце, все внутренности к горлу, перехватывая дыхание. Он услышал крики людей, увидел раскрытые в ужасе глаза, рты.
«К чему это все? — подумал он, с трудом восстанавливая самообладание, — тогда в метро, сейчас в самолете. Всё время представляется чертовщина. Нет, надо смотреть телевизор поменьше. Эти катастрофы, пожары, убийства уже достали! Как посмотрел — всё время на взводе! Надо думать о чем-то приятном: машинах, девушках, море. Хотя бы о новой квартире».
Он, как и Паша, прикрыл глаза и принялся размышлять о предстоящей покупке. Хлопотное, но радостное дело, должно было увенчаться успехом. Он хотел заснуть, чтобы во сне ему привиделась новая квартира, но ему всё никак не спалось.
Тогда Максим представил себя парящим над землей — невесомым, беззаботным и счастливым. Когда-то давно была английская рок-группа Vanity Fair «Ярмарка тщеславия» — современник битлов. Их композицию «Early In The Morning» он слушал в исполнении советского ВИА «Музыка». Исполнение наших музыкантов было так себе — аранжировка никудышная, как будто использовали только синтезатор и ударник, вытягивали голосами. Но перевод ему понравился. Там были слова: «И счастливый, невесомый я летал один над миром сонным». Максим тоже летел сейчас один над безмятежно спящей землей.
Он подумал о Кате; она осталась в Москве и, возможно, у неё роман с тем парнем. А он здесь и один, а ведь могло быть по-другому. Но не стоит сожалеть о том, чего нет. Он попытался напеть вполголоса, не боясь, что Паша его услышит: «Был один я в целом свете, волосы и мысли путал ветер, волосы и мысли путал ветер, он меня с собою звал».
Вокруг стояла тишина, звучал ровный гул самолетных двигателей. Голос Завьялова почти не слышался, но ему казалось, что он поет достаточно громко, чтобы не быть одиноким. Однако Паша не проснулся. За бортом самолета проплывало темное звездное небо, а под ним расстилался сонный мир.
Глава 11
Сильно раздосадованный тем, что пришлось делиться с Максимом, Стас Гусаров хотел найти и разобраться с человеком, сдавшим информацию о его делах. Он подозревал Вадима, этого подлизу, этого гомика. Но прежде, чем ехать на разборки в автосалон в Крылатском, Стас отправился на занятия студии бальных танцев.
Он никому не говорил, что увлекается танцами, что это его хобби. Для такого крутого парня, как он, бальные танцы были слишком легковесным увлечением, девчачьим, несерьезным. Вот горные лыжи — это да! Или теннис. Красиво и аристократично! Бальные танцы тоже красиво и аристократично, но без мужской харизмы.
Студия, которую вела известная в городе танцовщица Дина, арендовала помещение в одном из колледжей возле метро Кузьминки. Когда Гусаров пришел, две его партнерши по танцам — одна бывшая Неля, а другая нынешняя Лада, выясняли отношения. Их громкие голоса Стас услышал еще из-за двери.
Он поморщился. Вообще-то публичные скандалы ему нравились, и сам он был не прочь поскандалить в определенных обстоятельствах. Это разнообразило жизненные впечатления, привносило особую остроту, как перец придавал жгучий вкус пресной пище. Тем более, было лестно, когда из-за тебя выяснял отношения женский пол — девушки со стороны могут выглядеть очень забавно. Но сегодня, отягощенный мыслями о предательстве, о том, что пришлось отдавать деньги Максиму, он был не в настроении забавляться.
Спор между Ниной и Ладой был жарким. Изредка слышался успокаивающий голос Дины.
— О чём спорим, чего не поделили? — громко спросил Стас, входя и насмешливо улыбаясь.