Монография – проклятый жанр. С одной стороны, я не мог не уважать людей, которые собирали эти великолепные доказательные базы, перерывали сотни источников и тонны суглинка. Но их интересовали другие вопросы – культурная преемственность, торговые пути, усредненная библиотечка ученого мага в первой половине восьмого столетия нашей эры... Я мог рассчитывать лишь на несколько фраз из толстого тома, вскользь брошенную дерзкую мысль. Кое-что я и впрямь сыскал, но на занятное чтение потратил несравнимо больше времени. Увы, отмывание крупиц золота никому нельзя было перепоручить. Существование высшего года доказали сравнительно недавно, трудов было мало, и их авторы строили гипотезы, основываясь на этих же источниках. Интерпретация – прекрасная вещь, но не тогда, когда ищешь истину.
Все это утомляло, и порой я позволял себе безобидные развлечения.
...Эррет откинула легкое покрывало и села на постели, собирая волосы на затылке. Груди ее приподнялись. Она была обнажена. Я любовался ее восхитительным телом. Мы уже успели довести друг друга до изнеможения, но она все равно волновала меня.
- Я знаю, за что я тебя так люблю, - сказала Эррет наполовину серьезно, наполовину насмешливо.
- Я догадываюсь, - отозвался я с исключительным самодовольством; Эррет рассмеялась и швырнула в меня подушку.
- Нет, - сказала она. – Причина та же, по которой я тебя выбрала. Тебе нравится делать людей счастливыми.
- Не преувеличивай, - сказал я. – Я преследую разные выгоды.
Эррет фыркнула.
- Детей на воздушном шаре ты катал тоже ради выгоды?
- Я просто отдыхал. Мне надоели бесфамильные, шныряющие тут и там, вот я и улизнул от них. В конце концов, имею я право покатать ребенка на воздушном шаре?
- Не отнекивайся, - смеялась Эррет.
- Я знаю, как сделать счастливыми множество людей, - сказал я. – В то же время у меня есть весомые аргументы относительно того, почему этого делать не стоит. Поэтому счастья им не случится.
- О! – Эррет улеглась на живот, подперла рукой подбородок. – Я вся любопытство. Что это за люди, и как их осчастливить?
- Ну, навскидку… Возвратить Кайсену княжеское достоинство и город Улен. Назначить Великой Тенью господина Анартаи. Позволить исчезнуть Ларре, оставив на земле только почтенного доктора Ларрема Тайви. И еще… кхм… переспать с Данвой.
- И почему же этого делать не стоит? – промурлыкала Эррет.
- Потому что это сейчас господин Кайсен не любит своих родственников. Превратившись в главу дома Улентари, он мигом переменит к ним отношение. Если хозяином Уленакесты станет человек, который пятьдесят лет был Великой Тенью, боюсь, Улен не возьмет даже Эрдрейари.
- Я бы сказала, его даже Лаанга не возьмет, - кивнула Эррет. – По крайней мере, не сразу. А дальше?
- Буде Великой Тенью станет господин Анартаи, у нас тут же возникнет масса проблем. Причем на пустом месте. Потому только, что господин Анартаи не любит жить скучно. Отпустить такого великолепного агента, как Ларра, я не могу, ввиду сложных отношений с Аллендором.
- А Данва? – прищурилась Эррет.
Я вздохнул и признался:
- Мне не нравятся женщины с настолько большой грудью.
- Так значит, ты все-таки разглядывал ее? – протянула Эррет.
- Как можно не разглядеть что-то до такой степени выдающееся? – резонно спросил я.
- Ты разглядывал эту старую каналью! – Эррет сузила глаза и подобралась, точно пантера.
- Эррет! – глубокомысленно сказал я. – Но ведь ты гораздо старше!..
Зря я это сказал.
Эррет убила меня подушкой и спихнула тело с постели, сопроводив свои действия множеством нелестных характеристик моего ума и вкуса; хохотала она все это время как сумасшедшая и даже закашлялась. Я принес ей бокал фруктовой воды с алензой, на этом было заключено перемирие. Впрочем, как всегда, последнее слово осталось за Эррет, и слово это было - «гнусный пожиратель жуков».
- Я такой хороший, - уныло сказал я. – Я умный и красивый. Я Четвертой магией владею. Я, минуточку, император. И при всем перечисленном меня безжалостно третируют за то, что я ем жуков.
Эррет снова расхохоталась.
- Все мы понемногу едим жуков, - сказала она, утирая слезы, - но, Мори, ах, Мори… ты не представляешь, как, как я третировала бы тебя, если бы ты ел штукатурку!..
- Что?! – оторопел я.
- Неважно, - отвечала Эррет с великолепной небрежностью.
И выражение ее лица мгновенно переменилось. Так с нею бывало: посреди бесхитростного веселья она вдруг погружалась в задумчивость, теряя вкус к происходящему. Память ее походила на хорошую картотеку – ни одна мысль и ни одно дело не пропадали в забвении, но Эррет имела привычку откладывать несрочные вопросы «до уместного случая». Случай неизменно оказывался неуместным. В такое время можно было либо оставить ее с ее мыслями, либо самому настроиться на иной лад. Я предпочитал второе.
Эррет вытянулась на подушках, глядя в потолок балдахина, завернулась в покрывало. Глаза ее поблескивали.
- Мори, - сказала она негромко, - я кое о чем подумала... можно задать тебе вопрос?
- Разве когда-то было нельзя?
- Ты удивишься, наверное, - Эррет улыбнулась краешками губ; взгляд ее оставался неподвижным. – Мори, у тебя есть цель?
Я улегся рядом с нею и заложил руки за голову.
- В данный момент моя цель – избежать войны, - сказал я. – Какая еще может быть?
- А не в данный момент? Вообще? Мало у кого в мире столько возможностей, сколько у тебя, Мори. Чего ты хотел бы достичь?
Я озадаченно нахмурился. Во-первых, вопрос был неожиданным, а во-вторых, обстоятельства не располагали к размышлениям подобного рода.
- У меня нет цели, - честно ответил я, наконец. – Мне, знаешь ли, нравится сам процесс.
Эррет улыбнулась.
- А как ты представлял себе процесс? Не случись на твоем веку высшей весны, чем бы ты занимался?
- Жил, - сказал я. – Нашел бы супругу и воспитывал детей. Работал. Нужно закончить с Лациатами и Хораном, свести воедино законодательства всех сословий, разобраться с рабочим движением на севере, ввести обязательное начальное образование – это собиралась сделать еще Ирва, и до сих пор ничего не сделано... Дел хватит. А потом я уснул бы в счастливых воспоминаниях, зная, что в случае нужды мои правнуки поднимут меня, чтобы я помог им по мере сил. Вот и все.
- Я знаю, за что я тебя так люблю.
- Ты это уже говорила.
Эррет не ответила. Повернув голову, она смотрела на меня чуть сощуренными сияющими глазами; я почти смутился. Легко было видеть в Эррет просто любящую любовницу, немного старше меня годами. Но иногда я переставал ее понимать, и волей-неволей вспоминалось, кто она на самом деле.
...Назавтра в сквере возле гостиницы меня встретил убийца.
Во-первых, я был донельзя изумлен. Во-вторых, я был доволен. Не самое уместное чувство, признаю, но мне решительно льстило, что бесконечные тренировки времен Академии и позже в критический момент принесли плоды. Убийца показался мне недурен в рукопашном, но магией он не владел, а мой «гвардейский» стиль был лучше. В-третьих, я растерялся, когда на меня прыгнула Цинелия. Я не понял, как и зачем она появилась здесь, а потом заметил ее внешнее сходство с моим неудачливым противником, и на этот счет сами собой выстроились полдесятка гипотез.
Я попросту забыл прогневаться.
Эррет исходила желчью, готовая похоронить Данву здесь же под дубом, а я хотел только десяти минут тишины, чтобы спокойно подумать.
Мое иммобилизующее заклинание было скоростного начертания и предельно краткого срока действия: через минуту руки нападавшего оказались бы развязаны. Я порылся в памяти и вычертил над его лбом сильное снотворное. Так спокойней, а расспрашивать, подозреваю, гораздо удобней будет Цинелию – она создание мирное и покладистое.