— Это Адахья? — спросил Старший, кивнув на молодого человека, с которым только что говорил брат. — Ты мне писал о нем.
— Да, — улыбнулся брат, явно довольный. — Это мой лучший друг, надеюсь, и тебе он станет другом.
Адахья прижал руку к сердцу и поклонился. У него было веселое круглое лицо и золотисто-зеленые глаза.
— У тебя много друзей, — покачал головой Старший, странно улыбаясь. — Я буду рад, если поделишься.
Больше он не говорил с братом до самого возвращения домой. Все-таки ревность не удалось убить до конца, он был вынужден себе в этом признаться. Это было неприятно, постыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Брат больше не принадлежал только ему.
Вот и коридоры Чертогов — вон в том углу он отломал когда-то кусок камня с хрусталем внутри. Тут повсюду эти хрустали, и зал блестит, как звездное небо. А камушек куда-то задевался, как и прочие детские сокровища.
Камушек. Словно снега сыпанули за шиворот.
Камни королевского узора. Бросить всех и побежать туда, в Узорный зал, маленький, круглый и непонятно пугающий еще с детства, когда толком ничего не знал... Да чтоб в Провал этот пир, все эти дурацкие приличия, надо бежать туда, к узору...
И все радуются, как назло! Весело им, провались...
Матушка! Матушка, Нежная Госпожа, самая красивая, самая лучшая на свете!
Вот еще только слезу пустить на глазах у всех не хватало...
— Матушка, здравствовать вам...
Младший брат преклоняет колено рядом и целует матери руку следом за старшим.
— Ты посмотри, — шепчет он громко, — какое матушка собрала вокруг себя Драгоценное Ожерелье!
— Осторожнее, брат!
И чего он такой веселый?
— А ты что такой нудный? — шепчет брат, угадывая его мысли. — Не порть другим веселье, у нас весь день впереди. Мы успеем все обговорить, брат.
— Ты что, мысли читаешь?
— На физиономию твою смотрю.
Теперь поклониться и поцеловать руку отцу. Отцу с матерью, наверное, тоже хочется с ними побыть наедине, чтобы говорить и не наговориться, смотреть и не насмотреться...
— Имей терпение, брат. Имей терпение.
Глава 8
Постепенно веселье захватило и Старшего, и мрачное выражение с его физиономии сползло. Разве не прекрасны в Холмах пиры? Разве не славны королевские пиры на все Холмы? Даже отец и мать были веселы, а уж они-то знали о неумолимо приближающейся беде не меньше его. Или они не считают все это таким ужасным? Или просто королевское достоинство не позволяет им показывать свои тревоги перед вассалами и народом? Он сидел рядом с ними, и не замечал в их лицах и поведении ни единого намека на то, что они знают и ждут неизбежного...
А вон там, в самом темном углу с черной повязкой на глазах — кто это? Маг, который не хочет смотреть обыкновенным зрением? На груди черного бархатного одеяния сверкает Ущербный Месяц. Тэриньяльт? Неужто нынче такое великое событие, что и Тэриньяльты изволили посетить Королевский холм?
«Я хочу поближе с ними познакомиться. Они необычны... Надо будет, но не в этом месте и не сейчас...
Ах ты, какие красивые девицы вокруг матери! Брат не даром так много о них писал. Отрада для глаз».
Старший невольно улыбался, глядя на танцы девушек и вспоминая куда менее пышные развлечения в Медвежьем холме. Там женщины не танцевали. Там плясали мужчины — грубовато, дико, это был танец силы, которым любовались женщины и громко подбадривали своих любимцев. Девичьи танцы были не для пиров, а для лунных лугов и белых трав, в них тоже была своя, странная, женская магия, непонятная ему. В здешних танцах не было никакой магии, если, конечно, не считать волшебством завораживающую, тонкую и мимолетную красоту движений.
Старший сидел, подперев щеку рукой, заблудившись в воспоминаниях и медленных мыслях. Нет, все же танец — одно из Искусств, а в любом Искусстве есть магия. Что же, пусть так. Пусть так...
Он вспоминал песни Нельруна — где-то он сейчас? Госпожа Керинте отпускала его только на зиму, когда в море не выходят. Дозволит ли отец пригласить его сюда? И знает ли он вообще о том, что он встречался с Дневным? Одобрит ли?
Он повернул голову. Младший, сидевший по правую руку от родителей что-то горячо обсуждал со своими друзьями, и порой вся компания взрывалась громким смехом. Мать что-то говорила двоим своим девушкам из Драгоценного Ожерелья, сидевшим напротив нее, отец улыбался, слушая воркование девиц из жениной свиты. Старший ловил на себе любопытные взгляды девушек, но предпочитал отводить глаза, словно ему дела нет.