— Брат, выслушай. Я не говорил еще отцу. Мы никому не говорили.
— И никто мне не сказал, — пробормотал под нос Старший, — что госпожа Тэриньяль здесь.
Младший поморщился.
— Это ли главное сейчас?
— Нет, ты прав. Рассказывай.
Пока Младший, постепенно успокаиваясь, говорил о случившемся, Сэйдире подошла поближе и встала рядом, внимательно слушая.
Асиль почему-то чувствовала себя в присутствии этой женщины маленькой и ничтожно, сама не понимая, почему. Она, Альдьенне Тэриньяль, краса и гордость своего холма, бесстрашная, за которой беспрекословно идут чуть ли не в Провал воины, терялась в присутствии какой-то Дневной, без рода и семьи, чуть лучше изгоя!
Сэйдире же вообще словно не замечала ее. Она слушала, сжав губы и расширив ноздри, внимательно глядя на братьев.
— Вот таков мой рассказ, брат, — выдохнул Младший. — Я не знаю, кто это и что нам делать.
Старший сидел, глядя куда-то перед собой и медленно покачивая головой.
— Не знаю, — наконец, вымолвил он. — А ты знаешь, госпожа? — вдруг поднял он голову и посмотрел на Сэйдире.
— Нет, — коротко ответила она, переводя взгляд на гобелен на стене, где всадник в черном стоял перед человеком в пестрых одеждах и короне. Старший не упустил этого.
— Вот о чем ты подумала...
— Это только сказки.
— Что за сказки? — почти угрожающе спросил Старший.
— Просто сказка, — испугалась женщина. — Пришел к королю Эншаю некто и стал предлагать ему — ну, как обычно. Сундук, в котором не иссякает золото, непобедимый меч, скатерть-самобранку, воду вечной молодости...
— И он отказался.
— Да, вот и все. Мораль сказки простая — не бери незаслуженного.
— Короля звали Эншай? — вдруг повторил Старший. — У нас его никак не зовут.
— Ну, да, — коротко хохтнула Сэйдире. — Просто он был великий король, потому в сказках часто так и говорится — «во времена короля Эншая». У нас даже потом короли этого имени никогда не брали, чтобы великий остался только один.
— Когда он правил?
Сэйдире пожала плечами.
— Давно.
Старший стиснул кулак, снова разжал ладонь.
— При нашем девятом короле это было. Я уверен.
Младший чуть приоткрыл рот, распахнув глаза. Женщины ничего не поняли. Старший вскочил, но ничего не сумел сказать — в комнату торопливо вошел явно встревоженный Адахья, за ним как всегда спокойный слуга.
— Ну? — поднял взгляд Старший.
Адахья показал, что не хочет говорить при женщинах.
— Госпожа Тэриньяль, госпожа Сэйдире, не оставите ли вы нас на время? — сказал Старший. — Проводи дам в круглую комнату, — сказал он слуге, и тот, чуть усмехнувшись, поклонился. Женщины последовали за ним.
— Что он улыбается-то? — удивился Младший.
— Дырочка, — ответил Старший. — Всюду дырочки.
Младший ничего не понял.
Женщины долго сидели молча, глядя друг на друга. Молчание становилось невыносимым. Огонь в очаге горел ровно, светильные камни в нишах бросали круглые пятна рассеянного света на зеленые и голубые подушки и толстые серые циновки. На низком столике стояли накрытые серебряными крышками блюда с угощением, в кувшинах ждало вино, из курильниц тихо поднимался ароматный дым.
Внезапно Сэйдире взяла со столика кувшин, налила вина в чашу — медленно, демонстративно, не сводя взгляда с Асиль, и выпила.
«Я не боюсь пить и есть в Холмах».
Асиль продолжала смотреть на нее. Эта женщина вызывала зависть. Она не была красавицей, но притягивала к себе взгляд. В ней была неукротимая жизнь. Цветущая, бронзоволосая, зеленоглазая, она напоминала спелую виноградину, готовую брызнуть соком. Она была — женщина. Настоящая женщина.
Асиль ощущала себя в ее присутствии жалкой. Она знала, что о ней говорят — ледышка. Прекрасная и холодная. Раньше она даже не задумывалась, почему ее ровесницы уже давно замужем, а ее до сих пор никто не посватал. Ей было все равно. У нее был брат, честь рода. Она гордилась тем, что водит отряды мужчин подземельями, в которые никто по доброй воле не совался.
А теперь она чувствовала себя униженной перед этой Дневной — и все потому, что Сэйдире была настоящей женщиной. Она видела, как смотрят на нее братья — с восхищением и робостью.
«Но ведь и на меня... Но не так. Они восхищаются не мной самой, а моей славой...»
Она вскинула голову, поджав губы.
«Я — дитя Холмов. Я — Тэриньяль. Ты — никто».
Полная чаша вдруг оказалась прямо перед Тэриньяль. Женщина держала ее в руках, и ее зеленые глаза были полны любопытства. Живые, как играющие огнем угли.