Асиль растерялась от неожиданности, и опять ощутила себя ничтожеством.
— Вы боитесь пить из рук Дневной? — звонко и весело сказал чужая женщина. — А я не боюсь есть и пить в Холмах.
— Я ничего не боюсь, — с вызовом сказала Альдьенне Тэриньяль.
— Так пейте, — Дневная опустилась на подушки лениво и грациозно, как золотая кошка.
Асиль, не сводя жесткого взгляда с гостьи, отпила из чаши. Женщина тихонько рассмеялась.
— Не бойтесь, вы красивая. Но вы так боитесь своей красоты, что ощетинились иглами. Мало какой мужчина готов пробираться к сердцу женщины сквозь иглы. Они ленивы.
Асиль прикусила губу.
Дневная вдруг резко выпрямилась. Ее зеленый взгляд поймал и не отпускал глаз Асиль.
— Слушай меня, девочка. Я пришла сюда не для того, чтобы сдохнуть — это я могла бы и там сделать. Не затем, чтобы меня держали как ручную собачку — помрет хозяин, и воет, бедняжка, никому не нужная, авось, приютит кто. Ваши короли и королевы тоже смертны, и я не хочу остаться хламом, который выбросят потом с глаз долой наследники. Нет, я не для того спасалась, чтобы жить в унижении. Чтобы во мне видели только предмет для исследования. Да, я не знаю, кто я, я хочу это знать. Я не знаю, зло я или благо. Но я хочу жить, жить как все. — Она подалась вперед. — Я хочу жить, а не прозябать. И потому я возьму одного из них так или иначе, — она указал рукой туда, где в кабинете Старшего остались принцы. — Я должна смешать свою кровь с кровью Холмов, если я хочу жить как человек и стать тут своей. И потому я возьму оного из них — или обоих. Борись, если хочешь. Это будет честная борьба, девочка.
Асиль криво улыбалась.Откровенность за откровенность. Честный бой — что же, это хорошо.
— Я не думаю, что ты намного старше меня, — госпожа, — сказала она, наконец.
— Возможно, даже ровесница, — буднично отозвалась госпожа Сэйдире. — Вы дольше живете и позже взрослеете. Но разум взрослеет у всех одинаково.
— Благо тебе, госпожа, за честные слова. Я не знаю, мил ли мне кто из двоих, но теперь не отступлю.
Сэйдире усмехнулась, потом показала на игральную доску, лежавшую в нише. Восьмиугольник был сделан из дорогого дерева, инкрустированного перламутром.
— А то желаешь — сыграем в «Восемь граней». Или в «Четыре провинции». И кто победит, выберет себе мужчину? Хочешь?
— Нет, госпожа, — спокойно ответила Асиль. — Не желаю.
— Не желаешь, — тихо рассмеялась Дневная. — Да, это, скорее, мужская забава — ставить на женщин, — тихо проговорила она. Асиль почему-то побоялась переспрашивать. — Хорошо же.Буду с тобой честной. Мне все равно, кто из них. И если ты поймешь, кто из них нужен тебе — скажи скорее. Потом может оказаться поздно.
— Спасибо, я запомню, — кивнула Асиль.
— Уговор?
— Уговор.
— Ну, так за это следует выпить, — Дневная улыбнулась. У нее были красивые ровные зубы и красивая улыбка.
— Согласна, — Асиль улыбалась, не раскрывая рта.
Женщины выпили из одной чаши, как ближайшие подруги. И рассмеялись, глядя друг на друга ревнивыми глазами.
Глава 15
— Где вы его видели? — спрашивал Старший, нервно расхаживая по комнате. Адахья явно что-то хотел сказать, но Старший не смотрел в его сторону.
Младший развалился в кресле. Нервное напряжение спало, страшно хотелось спать и есть.
— Там, где Оруна выходит к Лунной скале. Он, собственно, на ней и стоял.
Старший закусил губу, остановился, задумавшись.
— Далеко от старых постов... Слишком далеко.
— Что?
— Слишком далеко от старых постов, — пр обормотал Старший себе под нос. — Где Науринья?
Маявшийся у входа Адахья встрепенулся, как пес.
— Пропал, господин.
Младший мгновенно проснулся.
— Как пропал? Он что, не вернулся от Провала?
— Вернулся, он ночевал у сестры, на уровне Ремесленников, но ушел задолго до заката, и после его никто не видел.
Воцарилось нехорошее молчание. У Старшего зазвенело в голове, и снова, как в детстве, странно задрожали и зашептали тени в углах.
— Адахья, — хриплым шепотом проговорил он. — Найди его.
Адахья быстро опустился на колено и прижал кулак к груди. Молча вышел. Лицо его горело от возбуждения — ему впервые господин поручил дело, и дело важнейшее.
— Он найдет, — тихо проговорил Младший. — Он любит тебя больше жизни.
Старший резко обернулся к нему. Губы его шевельнулись, но Младший не услышал ни слова — но понял.
Науринья. Провал. Мертвый Холм. Асиль. Всадник. Дневная. Отец. Все это представлялось в виде каких-то разноцветных струн, полос, линий, которые дрожали, колебались, и никак не могли сложиться в узор, а звуки — в аккорд. И все же что-то вот-вот должно было сложиться... Младший не был магом, и такое взаимопроникновение бывало только в момент невероятного всплеска чувств. И сейчас, наверное, у Старшего в голове возникла та же картина, что представилась его брату — хрупкая белая фигурка во тьме, идущая по тонкому мостику над Провалом. Старший, не сводя взгляда с лица брата, ударил в маленький гонг. Снова возник спокойный слуга.