Мирский слегка поёрзал, вслушиваясь. Он пытался определить, в каком направлении движется карета. И не смог. Пока не услышал звонка конки и зычные разноголосые крики: «А вот баранки валдайские! А вот шинель почти новая!» Значит, не на Гороховую. А куда же?..
Карета вскоре свернула, крики затихли.
«Так, – подумал Мирский. – Тут как раз дорога к Цепному мосту».
И опять усмехнулся: наверное, сейчас-то и начнется главное: разговор об условии. Ведь Мирского освобождали «с условием»! Неужто агентом назначат? И жалованье дадут. Тридцать рублей в год, плюс за каждую голову нигилиста – по червонцу. Или заставят доносы безграмотных филёров переписывать?..
Мирский не успел додумать эту интересную мысль. Обостренным слухом уловил: карета простучала по мосту. Ну, значит, приехали? Мирский завозился и хотел вопросительно посмотреть на офицера, но не успел. Вместо того чтобы притормозить, кучер погнал дальше. Ещё полчаса стремительной езды, несколько поворотов, и карета, прогромыхав по булыжнику, остановилась. Офицер открыл дверцу, выскочил первым. Глаза резануло белым: карета проехала под аркой и оказалась в обычном петербургском дворике. Квадрат хмурого неба вверху, карнизы с белыми полосками снега, бесконечно высокие глухие стены, – штукатурка местами облупилась. И весь двор засыпан свежим снегом. Снег был рыхлым, – он ещё падал крупными хлопьями.
Мирский спрыгнул в снег, похожий на вату. И в недоумении стал озираться.
Офицер между тем шагнул к двери чёрного хода, открыл её ключом и сказал:
– Пожалуйте сюда.
Мирский поправил очки, шапку. Вошел в двери и стал подниматься по узкой лестнице. На площадке офицер его догнал.
– Позвольте, – предупредительно сказал он, открывая еще одну дверь.
В полутьме Мирский разглядел узкий проход с лежанкой: проход был перегорожен обыкновенной ситцевой занавеской. За занавеской слабо сияло белое окно.
– Прошу, – жандарм действовал как заведённый, снова слегка подтолкнул Мирского.
Мирский шагнул за занавеску и оказался в неуютной, плохо меблированной комнате. У самого окна, за большим тумбовым письменным столом сидел какой-то немолодой человек. Лицо его трудно было разглядеть, – мешал контровой свет из окна.
– Что ж, господин Мирский, прошу садиться.
Сидевший у окна кивнул жандарму; тот сразу же удалился: негромко скрипнула дверь.
– Ну, поговорим об условии?
– О каком условии? – озираясь, машинально спросил Мирский.
– Да о том самом, голубчик. Или вы полагаете, вас за ясный взор и красивые кудри освободить решили? – мягко и прочувствованно проговорил незнакомец. – Что-то вы расстроились, я вижу. Даже вот стула никак найти не можете…
Мирский тут же обнаружил возле себя стул и, вспыхнув, сел.
Он видел тёмный силуэт человека в штатском, кажется, лысоватого, с великолепными бакенбардами. Окно затянуто льдом, и света совсем мало. Голос… Да, этот голос Мирский уже слышал. Там, в крепости. Только тогда голос был жёстким, командирским.
– Завтра вы выходите на свободу, – сказал незнакомец. – Что вы сделаете прежде всего? Видимо, пойдёте к старым знакомым.
– Это к кому же? – с некоторым вызовом спросил Мирский.
– Да к вашим революционным социалистам-подпольщикам. К господину Михайлову, например, или господину Тихомирову… Они тут, все тут, в Петербурге, не беспокойтесь.
Мирский молчал. Он чувствовал растерянность, и еще – тоску, и предчувствие чего-то плохого. Как тогда, на юге, перед арестом…
Незнакомец медленно положил на стол револьвер. Мирский едва со стула не свалился от неожиданности. В голове мелькнуло: уж не сон ли это? Пригляделся. Револьвер хороший, «смит-вессон». Такие сейчас в «Центральном депо оружия», что на Невском, продают.
– Что это? – выдавил, наконец, Мирский, не выдержав затянувшейся паузы.
– Револьвер, как видите, – тихо проговорил незнакомец. В темноте не видно было – улыбается ли он, шутит ли?
– Зачем?
– Как зачем? Из него стреляют-с, – совсем вкрадчиво сообщил незнакомец и вдруг шумно выдохнул: даже пыль взметнулась со стола.
– И кто же… и в кого будет стрелять? – спросил Мирский, приходя в себя, и понимая, что сейчас многое, очень многое решится. Не только в его ближайшем, – но, возможно, и в самом далёком будущем.
– Вы, – кратко ответил незнакомец. Мирский сглотнул.
– Да в кого же? Или это, так сказать, государственный секрет?
– Никаких секретов от вас, голубчик, у нас нет, – в голосе почувствовалась ядовитая усмешка. – Стрелять надо в самого главного врага революционеров – командира Отдельного корпуса жандармов и начальника Третьего Отделения Собственной Его Величества канцелярии. То есть, в генерал-адъютанта Александра Романовича Дрентельна.
Мирский мигнул. Глаза у него стали размером почти с очковые линзы. Он забылся настолько, что потянулся было к револьверу, но, тут же опомнившись, отдёрнул руку.
– Но это ведь невозможно. После убийства шефа жандармского корпуса Мезенцева… Да меня жандармы разорвут на части!
– А уж это наша забота. Не разорвут, не беспокойтесь. Вы человек с головой, и, насколько я понял, решительный. Сделаете дело, – и исчезнете. Паспорт ваши друзья из подполья вам сделают, а наших жандармов и не в меру ретивых полицейских мы поначалу попридержим.
Мирский раскрыл рот, помотал головой, отчего давно не мытые кудри растрепались, приоткрыв высокий лоб. Потом выдавил:
– Нет. Невозможно.
– Очень-таки возможно, как любят выражаться в Одессе. Кстати, в Одессе, насколько мне известно, у вас тоже друзья «по общему делу» имеются… Так вот. Не только возможно покуситься на Дрентельна, но даже необходимо. Это подтолкнёт Государя к мысли, что корпус жандармов не способен защитить не только Его Величество, но и своего собственного командира. И далее последует то, что нужно: роспуск корпуса, закрытие Третьего Отделения.
– Не понимаю. Зачем это нужно? Кому?
– Да и понимать не надо. Главное – чувствовать выгоду. А выгода у вас прямая. Вы – на свободе, да ещё и с планом нового решительного удара по ненавистным эксплуататорам. Или как бишь их… План покушения предельно прост и, на мой взгляд, легко выполним. Вы верхом догоняете карету Дрентельна на ходу, стреляете, убиваете главного жандарма через заднее окошко, и, воспользовавшись суматохой, скачете к Лиговскому. Там бросаете коня и быстро растворяетесь в толпе. Время выбрано подходящее, – народу на Лиговском будет много.
– Время… народу… – тупо повторил Мирский. Потом встрепенулся: – А конь? Вы мне дадите коня?
– Не-ет… – Тут в голосе явно почувствовалась улыбка. – Коня вы достанете сами. И знаете, где? В городском общественном татерсале. Да-да, в том самом, где проживал ваш «революционный рысак» Варвар. Вы будете учиться кататься верхом, как почтенный гражданин; для этого обычно позволяются верховые прогулки по городским паркам. Вот во время одной из таких прогулок и произойдёт покушение.
Мирский хотел было возразить, но незнакомец его прервал довольно бесцеремонно:
– Бросьте. Ваши товарищи вам прекрасно поверят. И даже посочувствуют, когда вы, выйдя из крепости, расскажете, как жестоко обращался с вами шеф жандармов. Они вас поддержат, может быть даже, револьвер будут давать. Но вы не возьмёте. Скажете вашим, так сказать, комбатантам, что револьвер у вас уже есть. Револьвер, кстати, чист, недавно куплен в Нижнем. Так вот. Вы скажете, что купили оружие почти сразу же после выхода из крепости. Потому что ещё во время сиденья в так называемых «застенках» непременно решили убить главного жандарма Российской империи. Только запомните: показать револьвер можно, а вот в руки кому-то давать – ни-ни! Особенно вашему главному знатоку оружия господину Морозову. Хорошенько запомните это, прошу вас. Это важно. Револьвер пристрелян, снаряжен, готов к действию. Скажете, что уже стреляли из него, тренировались, ну, хоть на Чёрной речке, или за Никольской мануфактурой.