Брежнев призрака с зелёной дачи совсем не боялся, тем более, что к тому времени дача успела одряхлеть в запустении, а дух хозяина почти совсем выветрился. Однако и в новую, обжитую предшественником резиденцию в Пицунде не спешил. Рассказывают, будто долго ещё как‑то неспокойно там было. То шляпа соломенная откуда‑то сверху упадёт и накроет забытого хозяевами кота, и тот понесётся, как угорелый, в этой шляпе по всем этажам; то старый башмак с отбитой подошвой неожиданно выкатится непонятно откуда на лестницу и застучит, застучит, так, что эхо по всему дому; а то и вовсе — аппарат ВЧ, давно отключённый, вдруг задребезжит и даже как будто голос чей‑то послышится в тяжёлой чёрной трубке: «мене… мене…».
— Кого тебе? Нет тут никого! – ответит в сердцах охранник, но куда надо доложит на всякий случай.
Там, где надо, подобную информацию всерьёз не принимали, но когда приходило время решать об отдыхе, советовали: туда не стоит, лучше на Кавминводы.
И только к концу жизни, когда у генсека совсем плохо стало с ногами, пригодилась сочинская запасная резиденция. Никитой на Бочарке и не пахло, а пахло председателем Совмина Тихоновым, секретарём ЦК Сусловым и кое–кем из лидеров братских стран социализма. Всех – по боку, на другие госдачи, поменьше и поскромнее. А здесь отныне – резиденция генерального секретаря, и называться будет госдачей №1. Три последних осени он чувствовал себя тут вполне бодро. После него в светлых, просторных комнатах с видом на море остался тяжёлый старческий дух, и застоявшийся запах лекарств.
Горбачеву стоило только намекнуть, и Бочарку проветрили бы так, что ни духа, ни запаха, ни даже памяти не осталось бы о дряхлом предшественнике. Но чур его, чур! Новый правитель не может отдыхать там же, где отдыхал предыдущий. И если тот ездил в последние годы в Сочи, значит, этот будет ездить в Крым, где очень кстати уже строится для него новая резиденция.
Всем хорош был Форос! Но иногда по ночам являлись последнему генсеку тени низвергнутых вождей. То Иосиф явится, склонится над изголовьем и пристально так смотрит, смотрит… То Никита придёт, станет в дальнем углу и кулак показывает. А чаще других Юрий Владимирович приходил, сверкал в темноте очками и зачем‑то пальцем в висок тыкал, тыкал… Последний генсек просыпался в холодном поту и просил тихо (чтобы Раису Максимовну не разбудить):
— Перес…перес… перестаньте меня учить!
Раиса Максимовна любила Форос и параллельно строила ещё одну дачу, в Мюссере. По красоте и комфорту она должна была переплюнуть все прежние. И переплюнула бы, кто ж сомневается, но…
Ах, эти роковые для наших правителей новые дачи! Где теперь тот Форос? Где та Пицунда? Где Ялта? Один только Бочаров ручей и уцелел из некогда длинного списка летних резиденций главы государства.
Первому российскому президенту, выбирать было уже не из чего. Он и не выбирал. Впервые Ельцин появился здесь в конце августа 1991 года, да не один, а со всей своей тогдашней камарильей. Несколько дней они шумно праздновали победу над ГКЧП. Говорят, что шампанское лилось рекою, и под это дело рождались грандиозные планы будущего устройства государства.
С тех пор он не раз ещё здесь пировал, то, празднуя очередные победы, то — зализывая очередные раны. Вот уж кого тени забытых предков не беспокоили вовсе! Только однажды, в 93–м, будто померещилось, что зовёт его кто‑то из темноты, со стороны моря: «Валтасар! Валтасар!».
Оглянулся – а уж и нет никого…
И все годы, что правил тот президент, было на Бочаровом ручье многолюдно и весело, о чём до сих пор ходят по городу вполне правдивые легенды.
Легенда о природных катаклизмах
Ельцин любил, чтобы в аэропорту Сочи его встречало много народу. Прилетал он специальным самолётом, а то и двумя–тремя (лимузин, охрана, родные и присные). Из самолёта выходил расслабленный полётом, весь в предвкушении приятного отдыха, приветствовал выстроившихся на лётном поле перед трапом чиновников какой‑нибудь незатейливой шуткой, вроде того, что не могли, мол, к моему приезду погоду организовать получше! Хотя небо и так ясное и температура плюс 20 в ноябре. Жал всем руки, нарочито строго взглядывая каждому в лицо, словно проверить хотел: боятся его или нет. Но долго не распотякивал, тут же пересаживался в вертолёт и улетал на Бочаров ручей.
Сочинские жители, заслышав сверху характерный гул винтов, задирали головы, прикрывая ладонью глаза от солнца, и говорили: