«Парфюмерка»
Разные запахи носились по Дубинке. Сладкие – когда цвела акация, болотные – когда застоится вода в Старой Кубани. В жаркий летний день вдруг подует ветерок и принесёт удушливый, тошнотворный запах мясокомбината. Фу… А то вдруг накатит волна совсем других – нежных и красивых ароматов. Это тянет с парфюмерной фабрики, или, как все здесь говорят, с «парфюмерки». Запахи знакомы и узнаваемы, всю продукцию маминой фабрики мы знаем наизусть: духи «Кармен», одеколон «Шипр», лосьон «Огуречный», зубной порошок «Мойдодыр»…
Как нашла мама эту фабрику, когда ходила в 1955 году по городу в поисках работы? Почему ноги привели её именно сюда, а не, к примеру, на камвольно–суконный или хлопчатобумажный комбинаты, которые находились в той же, восточной части города и на которых работали многие женщины этого района? У меня есть только одно тому объяснение: мама, будучи сама красивой женщиной, любила в жизни все красивое. Даже во время войны, находясь в эвакуации, она умудрялась из ничего сшить себе и своей младшей сестре Инне такие наряды, что люди на улицах города Куйбышева оглядывались на них – то ли с осуждением (война все‑таки), то ли с восхищением. Первое, что сделала мама, когда мы вселились в наш барак на 2–м проезде Айвазовского, — разбила прямо у веранды палисадник и посадила в нём калированные чайные розы и куст сирени – просто так, для красоты. Точно так же мама старалась украсить нашу скромную квартиру изнутри, для чего покупала всякие ненужные, но, с её точки зрения, красивые вещи – разные вазочки и статуэтки, которые папа называл одним словом – «финтифлюшки».
Не могла же она пройти мимо такой замечательной, такой благоухающей на всю округу фабрики!
Между тем, гораздо более завидным местом работы считался на Дубинке мясокомбинат, и устроиться туда было непросто. Те, кому посчастливилось, сами всегда были с мясом и снабжали родственников, соседей и знакомых. Мясо носили по дворам под покровом темноты в небольших хозяйственных сумках.
— Есть печень, языки, не желаете? А рёбрышки?
Наша бабушка почему‑то брезговала этим мясом и не брала, предпочитала покупать на базаре, у колхозников.
— Кто их знает, как они его проносят, может, в штанах!
Но многие брали, и охотно, у «ходоков» была своя постоянная клиентура. Отчего не взять, если в два раза дешевле, чем на базаре.
Что касается парфюмерки, то, как выяснилось со временем, там тоже было чем разжиться. Почти вся продукция фабрики делалась на спирту. Выносили его в специальных фляжках и грелках, в основном для себя, к празднику, чтобы не тратиться на водку, но бывало, и приторговывали. Между теми, кто работал на мясокомбинате, и теми, кто работал на парфюмерке, были свои, особые отношения. Мясо и колбаса хорошо менялись на чистый спирт, и, таким образом, главные составляющие любого праздничного стола были обеспечены. (Другие составляющие – картошка, лук, помидоры–огурцы, зелень – это у каждого было своё, с огорода).
Папа называл эту прозрачную, с резко бьющим в нос запахом жидкость «спиртецкий».
— Ну что, выпьем спиртецкого?
Мог пить неразбавленный. Но вообще‑то спирт разбавляли. Из литра «чистого» выходило четыре–пять (смотря как разбавить) бутылок водки, которые отдавали по 2 рубля за бутылку. Весь наш двор потихоньку приторговывал спиртом. Появлялись по вечерам какие‑то чужие люди, шептались во дворе с кем‑нибудь из соседей, после чего уходили с полными сумками. Теперь я понимаю, что это были, видимо, перекупщики.
— Они дождутся, что их всех посадят, — говорила наша бабушка.
И действительно, время от времени становилось известно о проверках на проходной парфюмерной фабрики, о том, что кого‑то «застукали» со спиртом, но никогда я не слышала, чтобы кого‑нибудь за это дело действительно посадили. То ли спирт носили с фабрики в разумных пределах, то ли у ОБХСС были в то время дела поважнее, но все как‑то обходилось.
В цехе розлива мама работала только первые года два–три, после чего перешла в контору фабрики, а именно – в отдел снабжения и сбыта, где и застряла на много лет, до самой пенсии. У мамы обнаружились редкие по тем временам коммерческие способности, и работа её связана была с тех пор с постоянными разъездами. Вернувшись из одной командировки, тут же собиралась в другую. Мамина работа состояла в том, чтобы «выбивать» у смежников «сырье и комплектующие» — например, розовое и эфирное масло, флаконы и колпачки для флаконов, даже этикетки – всё это, согласно существовавшей системе производства, делалось в разных местах Союза. Эта мамина специальность называлась некрасивым словом «толкач». Однажды я услышала это слово по телевизору, из уст Аркадия Райкина и поняла, что у мамы какая‑то плохая, даже неприличная работа, ведь Райкин над этим самым толкачом явно насмехался. Сама же мама свою работу уважала и говорила, что без толкача, то есть без неё, фабрика вообще встанет и не выпустит не то что ни одного флакона духов, а даже ни одного тюбика зубной пасты, потому что эти самые тюбики (по–производственному – «тубы») надо ещё съездить протолкнуть из какого‑нибудь Днепропетровска.