Пришла в самую младшую. Лампы, видно, погасили только что — пахнет гарью, керосином. Людмила Васильевна заскользила между кроватями. Тихо. И вдруг сзади нее раздался громкий шепот:
— Мама!
Людмила Васильевна неожиданно для себя ответила:
— Что? Что, моя хорошая, моя доченька.
Тоненькая фигурка Людмилы Васильевны склонилась над кроватью, едва разглядев в темноте, кто зовет. Раечка Гончарова, маленькая мышка. Та самая Раечка, которая встретилась со своим братом в детдоме. Толя Гончаров был старше сестры года на три. Учился замечательно. И о сестре заботился здорово. Вернутся, бывало, с прогулки, он бежит к Рае, общупает варежки, валенки, чулки — не промокла ли. Играл только с ней. А когда на горизонте появлялась «опасность» (много приходило в детдом желающих усыновить или удочерить кого-нибудь). Толя тащил Раечку в укромное местечко, и они там отсиживались, пока посетитель не уходил. Он столько пережил за время своей разлуки с сестрой, что боялся снова потерять ее. Так вот, эта самая Раечка была окружена самым что ни на есть заботливым вниманием и все равно вспоминала, звала маму. А другие дети, у кого не было ни брата, ни сестры рядом? Можно представить, как они тосковали.
В эту ночь у Людмилы Васильевны возникла идея: пусть Раечка Гончарова будет ее дочкой. Она станет брать ее на воскресенье домой, чтобы ребенок чувствовал домашнюю обстановку, знал, что и его кто-то ждет, любит.
Такое желание было и у других воспитателей. Валентина Сергеевна Воронина, например, брала домой Юлю Щелкунову. Милю Самойлову взяла себе в дочки Антонина Васильевна Лымарева — повар детдома. Миля побывала в гостях у своей мамы, и ей очень понравилось. Хотя хатка у Антонины Васильевны была маленькая, в одно оконце, зато сама хозяйка была гостеприимная и веселая.
В следующее воскресенье приводит с собой Люсю Самарченко.
— А у Люси мамы нет… Возьмете?
— Возьму, деточка. Возьму обязательно. Садитесь, дочки, за стол, угощать вас буду.
У Мили лицо хитроватое, а глаза сияют, она подмаргивает Люсе: ну что я, дескать, говорила?
Через неделю привела Валю Лобасеву.
— И у Вали мамы нет… Возьмете?
Возьму. Как же иначе? У каждого человека должна быть мама.
За стол садились каждый раз в новом составе. После Вали Лобасевой Миля привела Валю Романцову. Толя Беликин давно в сынках ходил. И так Антонина Васильевна стала самой многодетной матерью в мире — двадцать детей. Она уже не знала, чем их угощать, а без этого нельзя. Так же, как и отказать она не могла. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не Евгения Эдуардовна. Однажды она сказала, придя к тете Тоне домой:
— Ну, хватит вам быть мамой. Слишком уж детей у вас много.
Отобрали часть. Но по-прежнему ходили к тете Тоне, кроме Мили и Толи, Шура Никонова. Валя Гуряева, Тома Смирнова.
11 июня у Антонины Васильевны день рождения. Пригласила человек семь. В сорок пятом году не очень-то было с угощением. Насушила сухариков, из сахарного песка и молока сварила помадку. Пришли дети. И не с пустыми руками — с подарками. Каждый принес по конфетному фантику, а там надпись: «Дорогой маме Тоне». И веселье было настоящее — стихи читали, пели.
Посещение мам всегда было событием для ребят. Они спрашивали друг у друга, как принимали да чем угощали.
Коля Бузолин ходил в гости к маме Вале. Вернулся в детдом, его спрашивают:
— Что тебе мама подарила?
— Карманчик, а там платочек.
Достали платочек.
— Чем он пахнет, Коленька?
— Духом.
Названные мамы так на всю жизнь и остались мамами. Так их до сих пор называют бывшие детдомовцы. В гости к ним приезжают, как домой. Ведь лучше мамы никто не встретит…
«1947 год. Пришла на бюро в райком партии — нас принимали в члены КПСС. Сидим, ждем, когда нас вызовут. Вдруг входят две девчонки — второклассницы, черненькая и беленькая. Какой-то конверт надо передать секретарше. Секретарши нет — она куда-то отлучилась. Девчонки уселись напротив нас и стали нас рассматривать. Это были детдомовки. Завязался разговор о том, о сем. Беленькая неожиданно встает, подходит ко мне и говорит:
— Тетя, можно я буду называть вас мамой, а то у меня нет мамы?
— Можно.
— А кто у вас дома?
— Дядя Миша, бабушка.
— К вам с подругой приходить можно?
— Можно.
Так Лида Шандишова стала моей названной дочерью. Тогда я не придала большого значения нашему разговору. Думала, придет раз-другой в гости. И все. Но дело обернулось по-другому. Узелок завязался крепко, на всю жизнь. Каждый ее шаг, поступок, слово мы с Мишей принимали близко к сердцу. Наш первый подарок к ее дню рождения — мяч. Его мы принесли в детдом. Лиду это просто потрясло: ее лень рождения отмечают не кто-нибудь, а папа с мамой! Много позже, когда Лида сама стала матерью и покупала подарки своим детям, она всегда вспоминала свой первый мяч.
После техникума Лида поехала в Казахстан, стала работать в совхозе «Первомайский» Чапаевского района. По- прежнему мы в курсе всех ее событий — Лида писала обо всем подробно. Помню, осенью в саду разбирала яблоки. Почтальон принес письмо. Лида просила разрешения на замужество. Я заплакала. Миша и говорит мне:
Ну что ты, мать, плачешь? Радоваться надо — дочка замуж выходит.
А я ему отвечаю:
— Такая молодая…
Ездила в Казахстан, в гости. Познакомилась с родными, с мужем.
Правду говорят: маленькие дети маленькие заботы, а уж большие… Сколько было радости, когда у Лиды родился сын. Миша мне сказал тогда:
— Вот и дождались мы внука, мать. Дед с бабкой мы теперь.
Через пять лет нас постигло большое горе — умер наш внучок. Мы прямо обезумели от горя. Утешали Лиду, как могли, ездили к ней, писали. От нее приходили письма, полные отчаяния. Я их до сих пор храню, перечитываю и плачу…
…Да, крепко завязался узелок, на всю жизнь. Я часто вспоминаю тот день в райкоме партии, когда познакомилась с беленькой второклассницей. Почему именно она подошла ко мне — к женщине, у которой никогда не было своих детей? Подарок судьбы? Я ведь всегда мечтала о ребенке…»
Из разговора с Фаиной Федоровной Гомазковой, учительницей Дубовской школы № 2
С разрешения Фаины Федоровны я прочитала письма Лиды Шандишовой. Мне хочется привести здесь открытку, присланную Лидой Фаине Федоровне 8 марта 1971 года.
«Самая лучшая, самая прекрасная на земле, моя милая, дорогая мамочка! С праздником! С радостью, с долгими годами жизни на земле! Самого наилучшего, самого прекрасного и хорошего вам на всю вашу долгую и добрую жизнь. Не стареть. не болеть. Тысячу лет жизни, здоровья и счастья, милая моя мамочка».
Тетя Тоня-артистка
«Мы жили с мамой в Городище. Когда пришли немцы, я была с мамой. Один раз мама взяла меня за ручку, и мы пошли с ней за хлебом. Когда мы шли по улице, то из одних ворот вышел немец. Он толкнул маму от меня, я осталась одна на улице Маму он куда-то угнал. Я ее ждала, ждала, так и не дождалась. Меня взял за ручку какой-то дедушка, и я у него жила. А маму свою я так и не видела. Когда Красная Армия освободила Городище, меня взяли в детский дом».
Декабрь 1944 г. Лида Орешкина, 5 лет
«В этом, 1965 году, была трогательная встреча Коли Бузолина с мамой Антониной Васильевной Лымаревой. Воспитывались нас в детском доме два брата Бузолины Стасик и Коля. Коля больше был похож на девочку. Лицо круглое, большие голубые глаза, очень длинные ресницы и румяные щеки. Он был очень общительный. И когда его Антонина Васильевна попросит: «Коля, спой мне песенку» — Коля с радостью запевал ей «Курицу-красавицу», и оба весело смеялись. И однажды тетя Тоня, как ее звали дети, не выдержала и воскликнула: «Ах ты, Настенка!» Коля не обиделся и часто откликался на это имя. Прошло с тех пор много лет. Тетя Тоня уже на пенсии. Как-то летом она взяла ведро и пошла за водой в колонку на своей улице. Видит, навстречу идут двое мужчин, один из них говорит: «Нет, это не она». Тетя Тоня догадалась что речь ведут о ней, и кричит: «Она! Она!» И вдруг молодой мужчина пустился бегом через улицу. У тети Тони невольно вырвалось: «Настенка! Курица-красавица!» Они бросились друг другу в объятия. А наш Коля-Настенка разрыдался. Гостил он у нее столько, сколько позволил ему отпуск. Работает он в Братске, на стройке. Брат его Стасик летчик. Соскучился он по детскому дому, по людям, которые заменили ему родителей. Вот и приехал он в Дубовку погостить».