С утра до позднего вечера я спрашивала у всех встреченных участников смотра: «У вас нет моего братишки? Зовут его Гена, фамилия Шаталин». «Нет у нас такого», — отвечали каждый раз мне. Некоторые посмеивались над моей мечтой, считали это пустой затеей — воспитанников на смотре было много, из сорока детских домов области.
И вот однажды, когда на улицах зажглись огни, я продолжала свои поиски. Остановила полную женщину в черном платье с орденом и медалями на груди. Она спешила на предварительный смотр своей программы в театр. Потрепав ее за платье, я спрашиваю: «У вас живет в детском доме Гена Шаталин?» Она посмотрела удивленно на меня и говорит: «Есть такой, а ты кто ему?» «Может, это не он?» — спрашиваю я.
Она взяла меня за руку, и мы почти побежали. (Это была директор Дубовского детского дома Евгения Эдуардовна Волошко). Сердце учащенно билось. Мне не верилось. Столько искала…
Передо мной — Гена. Но что это? Стоит мальчик почти наравне со мной (вырос за два года). Гена на меня не обращает внимания. Я стою и плачу. Да, это он, я узнала. Но почему он не отвечает мне? Тогда Евгения Эдуардовна ему говорит: «Гена, твоя сестренка нашлась, а ты плачешь, кто тебя обидел?» «Я чуб козлиный не одену», — говорит он и снова заливается слезами. Оказывается, они ставили инсценировку «Русские богатыри». Он выступал в роли донского казака, а так как он был стриженый, а у казака из-под фуражки с козырьком набекрень должен быть чуб, то ему под фуражку дали надеть клочок черной шерсти. Вот он и причитал: «Не буду надевать, не буду».
Как только ему разрешили выступать без чуба, Гена стал искать глазами меня, узнал, бросился ко мне в объятия. Стоим мы так и оба плачем.
Все окружающие были рады, что мы нашли друг друга. И все плакали вместе с нами. Не успели мы прийти в себя, как услышали, что Гену зовут на сцену. Оторвался он от меня и пошел выступать, а я с девочками спустилась в зрительный зал. Наши девочки шептали мне на ухо: «Ну какой он? Вот этот?». «Нет, не он». И вот появился братишка — маленький, черненький, прямой, высоко держа пику. Он с достоинством шагал по кругу. На ресницах блестели слезы. Остановился и стал читать какое-то четверостишие. Смотреть было забавно, так как лицо у него было серьезное, и только частое вздрагивание плеч выдавало его волнение. Но все кругом знали, что он нашел сестренку, и улыбались.
С этого момента мы не расставались. По моей просьбе меня перевели в Дубовский специальный детский дом».
Женя Шаталина.
Утром Людмила Васильевна вошла в спальню и сказала: — Девчоночки, доброе утро! Кому снились плохие сны — не верьте им: у меня для вас есть отличная новость.
Конечно, девчонки застрекотали: «Какая? Какая?»
— Во-первых, сегодня занятие танцкружка сразу после обеда. А во-вторых… А во-вторых, мои прекрасные балерины, для вас готовы костюмы.
Да, новость была действительно отличной, и Аля Захматова с Женей Шаталиной отсалютовали ей подушками. Только Миля Самойлова осталась безучастной. Людмила Васильевна заметила это, но не успела спросить, в чем дело, почему юная синьорина не в духе — девчонки засыпали ее вопросами: какие юбки у них, а у мальчишек жилетки, да когда именно они поедут на областной смотр. Людмила Васильевна все подробно им описала. Цветные юбки у девчонок, на головках — венки и бант. У мальчишек плисовые зеленые жилетки в горошек и бордовые пояса. Глубокий поклон за это Клавдии Борисовне Ковалевой, нашей детдомовской художнице.
Людмила Васильевна нарочно так все расписывала, потому что видела, какое огромное удовольствие доставляет она им — девчонки буквально живут танцами, особенно Женя Шаталина. Как только она появилась в Дубовском детском доме, Людмила Васильевна поняла, что за клад эта Женя. Стоит только зазвучать музыке. Женя сразу преображается. Голубые глаза ее синеют, белокурые волосы кажутся ярче. Вот Женя делает первые движения и ее стройная фигурка сливается с музыкой. Девочка танцует самозабвенно, умеет импровизировать. И частенько после занятий кружка девочки просят Ольгу Васильевну Бабушкину сыграть что-нибудь для души. Она никогда не отказывает. А Женя танцует. Зрителей для нее не существует: есть музыка и она.
На занятия танцкружка, как всегда, первыми пришли Женя и Гена Шаталины. Они стоят в пустом зале у пианино и о чем-то говорят, глядя друг на друга влюбленными глазами. Ни тот, ни другой не осознали до конца своего счастья. Им просто не верится до сих пор, что они вместе. Потом подошли другие ребята — Гена Орлов, Володя Чеплаков, Аля Захматова. Приветствие на этот раз было такое: «Даешь Растуконда?» Так назывался карельский танец, который поставила Людмила Васильевна. Она его разучила по «Затейнику».
В общем, все были в сборе, кроме Мили. А вот и она. Опаздывает, голубушка. Людмила Васильевна спросила ее. что случилось. (Миля сказала с вызовом:
— Нельзя что ли один раз опоздать?
Девочка была чем-то расстроена, и воспитательница ответила миролюбиво:
— Почему же, один раз можно. Надень свой наряд и ты сразу повеселеешь.
Миля оделась и стала прехорошенькой, но внутреннего огня, которого у нее всегда в избытке, сегодня не было. Людмилу Васильевну это встревожило, и она решила после занятий поговорить с ней.
Репетиция, как всегда, прошла в муках. Людмиле Васильевне хотелось добиться такой выразительности танца, чтобы он действительно был карельский и никакой другой. И поэтому бесчисленное множество раз она хлопала в ладоши, прерывая танец Хорошо получалось только у Шаталиных.
— Посмотрите, посмотрите, как идут Женя с Геной — им весело, радостно, танец им в удовольствие. Женя и Гена! Пройдитесь еще. И… раз!
На репетициях Людмила Васильевна очень волновалась, и это всегда передавалось ребятам. Если честно, все они хотели быть такими, как эта большеглазая тоненькая девочка. И поэтому они разбивались в лепешку, чтобы сделать так, как говорит Людмила Васильевна.
— Ну, на сегодня, пожалуй, хватит, — сказала Людмила Васильевна и промокнула платком лоб. — Все свободны, кроме Жени и Мили.
Она решила оставить и Женю Шаталину, потому что они с Милей большие друзья.
— Миля, я-вижу ты чем-то расстроена. Что случилось? — спросила Людмила Васильевна.
Девчонки долго молчали. Женя, видно, знала, но первой не хотела начинать, потому что это касалось не ее. А Миля могла и не сказать — девчонка она была своенравная, капризная.
— Миля, ну, пожалуйста, не мучайся. Я тебя прошу.
Миля посмотрела на Людмилу Васильевну, и рот ее вдруг
поехал на сторону, глаза заморгали часто-часто.
— Женя, расскажи…
Неприятность случилась вчера. После обеда ребятам разрешили пойти на Волгу. Сколько раз детдомовцы купались в реке, просто любовались ею и на левый берег ездили, но всякий раз, когда предстояла такая прогулка, радости не было конца. Миля, например, запрыгала на одной ножке, запела песню про Волгу, сама себе дирижируя. Только она могла сразу делать три дела. Получилось так, что Женя с Милей задержались в комнате, девочек уже не было. Как только они вышли из комнаты, услышали крики мальчишек:
— Тю-тю! Милька — Тимшин! Тили-тили тесто! Жених и невеста!
Миле словно кипяток плеснули в лицо. Она развернулась на сто восемьдесят и побежала в свою комнату. Женя — за ней. Захлопнули дверь, но до них все равно доносилось это самое «жених и невеста».
Миля подошла к окну, уткнулась лбом в стекло и заревела. Ей было очень обидно. Очень. Ну как это объяснить?