Стоит стена! Стеной!
Тина - лекарь!..
Экран сканера трепетно мерцает... Мириады... Переливы... Это надо видеть!.. Полевые цветы на лесной поляне... Ни единой чёрной полосы, ни единой крапинки... И нет серого, нет такого привычного серого... Нет! Совсем нет! Периметр - нежно-жёлт...
И конечно, запахи, её запахи... Я как конь расширяю ноздри, шумно тяну в себя эту негу, этот дурман... Закрываю глаза... Чтобы не сойти с ума... Чтобы не сойти с ума, я закусываю нижнюю губу, чтобы болью избежать умопомрачения. Полный транс, катарсис, абсолютная абстиненция...
Тина - как наркотик!
Прихожу в себя, открываю глаза...
- Не упади, - Тина держит меня за локоть.
- С чего бы? - молодцевато подбочениваясь, пытаюсь освободить руку от её крепких пальцев.
Удостоверившись, что со мной всё в порядке, она даёт мне волю.
И я ещё раз припадаю к стене щекой.
В знак благодарности!
За что, собственно?!
Я не ищу ответа и на этот вопрос: Тинка - вот ответ! Если Тина так... Если она с таким трепетом и пиететом... Да-да, с таким пиететом...
«...пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы (Откровение, 18,2)».
Откровение!..
«И цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её» (Откровение, 18, 3).
Ну, совершенно так же, как и сейчас!
- Это мой Город Богов! - повторяет Тина.
Она делает шаг вперёд, выпростав свои божественные руки, словно в попытке объять всё это царство земное... И небесное, и небесное... Долго смотрит на меня и затем вдруг говорит, говорит... Не прерываясь:
- ...и Вавилон будет грудою развалин, жилищем шакалов, ужасом и посмеянием... Без жителей... Как взят Сесах, и завоёвана слава всей земли! Как сделался Вавилон ужасом между народами!
Я слушаю... Сколько же скрытой боли в её голосе!
Она стоит среди развалин осыпавшихся стен Великого Вавилона, стоит с неистовой грустью в глазах, произнося, как заклинание только эти два святых слова: «мой дом... мой дом... мой дом...». На ласковом незнакомом мне языке.
Непостижимо!
Видеть это - жить мертвым! Я сажусь на валун, закрываю глаза... Её голос, словно голос пустыни... Кто был в пустыне, тот знает, тот помнит этот голос правды, идущий сквозь века и века...
Манит ветер пустыни - иди, иди,
Там такие красавицы - мед и яд
Там, за сотым барханом, что впереди
Есть оазисы счастья. Так говорят.
Говорит мне пустыня сухим песком,
Мне танцует пустыня седой мираж...
Кто с ее выкрутасами не знаком
Тот отдаст ей и душу...
Тина на секунду умолкает, смотрит на меня, улыбаясь и, уверенно кивнув, добавляет:
И ты отдашь.
Она закрывает глаза и делает глубокий вдох...
Солнце путается в её огненных волосах и стекает по раскинутым навстречу рукам. Она вся словно из золота - царица!
Вот же, вот же успех!..
Крошечная группка туристов обступила Тину. Они уставились на неё, как на живую реликвию! Как на маску Тутанхамона! Золото, золото... Море золота!..
Да - золото!
Защёлкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры...
Тина отвернулась. Мы отошли в сторону. Её губы что-то шептали... Я едва мог уловить:
- Я и сейчас слышу их вопли, - проговорила она и добавила, - если ты способен это понять...
Я не понимал, что я должен понять. Смог лишь кивнуть - понимаю.
Вечером она не проронила ни слова.
Чтобы отвлечь её, я читаю вслух из глянцевого буклета:
«Было перестроено все: Эсагила - храм Мардука, зиккурат Этеменанки, храм Эмах в цитадели и более древний храм Иштар на Меркесе... Были вырыты каналы и построен первый каменный мост через Евфрат. Одним из семи чудес древнего мира считались висячие сады...».
Всё это можно было прочитать и в Москве, и в Майями, и в Питере, и даже в какой-нибудь Хацапетовке, сидя на завалинке... Но здесь!.. Когда под ногами земля, которая помнит и знает все эти имена!.. Здесь, где...
Меня просто бросает в жар.
«В греческий и парфянский период оставшиеся от древности царские постройки начали разбирать на материал для нового строительства, и это продолжалось веками, пока от города не остались руины».
- Вот, - говорит Тина, - руины... Хранящие счастье труда и надежд.
Я стараюсь уяснить себе, в чём же, собственно, это счастье труда.