Иногда они встречаются. По-прежнему любят читать стихи.
Один начнет, другой — подхватит, оказывается, все помнят эти строки Саломеи Нерис, которые они так часто читали в Дебесах.
Чем завораживали их тогда эти строчки? Может, тем, что они были про них — и для них? Вместе с израненной землей в эти годы они учились молчать. Не жаловаться. Молчать и выстоять.
Люди не исчезнут, были, есть и будем!
Марйте Растейкайте:
— Это была школа дружбы, коллективизма, правда, суровая школа, но она нас научила не бояться трудностей. И еще — любви к человеку.
Миколас Слуцкис:
— Именно тогда, в военные годы, сложились у меня понятия добра, справедливости, Родины. Конечно, у каждого поколения есть свои точки отсчета. Но есть вещи, которые хочется сохранить. Например, человеческое настоящее тепло, а мы его узнали в те годы. Отзывчивость народа, доброту души.
Янина Валацкене:
— Мне приходится часто выступать, рассказывать ребятам про Палангу, про наше детство. И я, когда рассказываю, плачу. И мне часто хочется заглянуть им в глаза: почему они сидят тихо? Тоже взволнованы или просто потому, что «надо» отсидеть?
Жизнь отвечает на этот вопрос.
Несколько лет назад республиканская пионерская газета «Лиетувос пионерюс» обратилась к ребятам: давайте все вместе соорудим памятник пионерам Паланги, детям войны. Соберем на это средства. Предложим проект памятника.
И посыпались в редакцию письма: собрали металлолом — в фонд памятника! Работали в колхозе — в фонд памятника.
Тысячи детских рисунков с проектом будущего памятника пришли в газету. Рисунков, в которых ребята выразили свое понимание трагедии, случившейся в первый день войны в Паланге.
Многие, не сговариваясь, девизом к своим рисункам взяли слова Саломеи Нерис «Мама! Где ты?».
Лучшие рисунки были напечатаны.
Стоит памятник в Паланге. Но есть еще один памятник их военному детству. Это — сегодняшняя дружба литовских и удмуртских школьников. Пионеры Дебес отдыхали в пионерских лагерях Литвы. Школьники Каунаса ездили в Дебесы. В Каунасе есть Музей литовско-удмуртской дружбы… Летят письма из Дебес в Каунас, из Каунаса — в Дебесы.
А одна из улиц Дебес называется Литовской…
Г. Марьяновский
Ташкентский вокзал
Представьте себе ташкентский вокзал — не сегодняшний, с просторной площадью и Вечным огнем у памятника погибшим комиссарам, с многоэтажными крыльями гостиницы и железнодорожного почтамта, — нет, ташкентский вокзал поздней осенью 1941 года.
Тесный, мощенный булыжником пятачок, со всех сторон зажатый приземистыми постройками, отгороженный от перрона частоколом толстых железных прутьев. Еще месяца полтора-два назад он не казался таким пугающе мрачным, суровым. Наоборот: все здесь играло яркими красками юга — цветы в палисадниках, зеленые купы деревьев над красной жестью домов, фонари на старинных столбах с чугунным узором. Тихо, только трамвай завизжит на разворотном кольце, звякнет колокол на перроне, и снова по-домашнему уютно, покойно, дремотно.
В первую военную осень здесь было по-иному. Каждые полчаса-час привокзальная площадь вбирает все новые и новые потоки эвакуированных — старики, женщины, дети. Не только на площади, а в сквериках, на прилегающих улицах уже не то чтобы сесть — стоять легче. Люди с узлами, корзинами, сумками расположились на тротуарах, мостовой, в палисадниках, теперь вытоптанных. Позднее осеннее небо сыплет на их головы мокрые хлопья. Ночью, при полном затемнении, — ни огонька, ни светящейся точки. Серая шевелящаяся масса, черные контуры оголенных деревьев…
Каждый день по указанию местных властей сотни эвакуированных отправляют в город, где для них уже приготовлено жилье. Другие разъезжаются по районам. А к ночи площадь снова полна. Эвакопункт не успевает справляться с этой лавиной. И самое трудное — дети: один потерялся в дороге, другой отстал от детсадика, третий и сам объяснить не сумеет, откуда приехал, как очутился на ташкентском вокзале.
— Детей нужно спасать. В первую очередь! — говорит работникам Наркомпроса республики первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Усман Юсупов.