— Как уже говорил, я рассчитываю вернуться тридцать первого, — ответил Штайнер по дороге к располагавшейся на другой стороне площади кофейне, на окнах которой мягко переливались тёплыми оттенками гирлянды из зачарованных огоньков. — Первого у меня дежурство.
— Не позавидуешь, — сочувственно заметил Штефан. — Что у вас, что в госпитале будет весело после Нового года.
— Надеюсь, у нас в отделе весело не будет, — серьёзно сказал Александр.
Баумер вздохнул.
— Да, ты прав, конечно.
Они заняли небольшой столик в глубине кофейни рядом с пышной ёлкой, украшенной большими синими шарами, на каждом из которых искристые узоры, будто бы от мороза, сплетаясь, образовывали какую-то картинку. Заказав у подошедшей официантки кофе, Штефан занял себя тем, что принялся разглядывать рисунки на шарах. Он казался расстроенным, и Александр понимал, что именно его неразговорчивость стала тому причиной, даже испытывал по этому поводу своего рода вину. После долгого дня, заполненного до отказа бумажной работой, заключительным допросом убийцы, беседой с целителем, проводившим обследование преступника на предмет вменяемости, настроения на общение совершенно не было. Однако Штефан его друг, и это обязывает.
— Что сам думаешь делать на праздники?
— На Рождество поеду домой, — Штефан повернулся к нему, удивлённый тем, что всё же дождался вопроса в свой адрес. — Потом — не знаю, думал выбить отгул и на пару дней свозить мать в Канны или Ниццу — ей не помешал бы морской воздух, а мне — город менее унылый и серый, чем наш Берлин.
— Понимаю, — произнёс Александр слегка невпопад. Его мысли метнулись к собственной матери — к её похоронам позапрошлой весной.
Как он и боялся, болезнь в конечном итоге взяла своё. Не помогло ни вмешательство целителей, вызванных Марией в то время, когда Александр был на своём предварительном собеседовании в Управлении правопорядка, ни последующая госпитализация в Берлин. В течение последних трёх лет своей жизни мать с ужасающей планомерностью скатывалась в пучину безумия, и моменты просветления наступали всё реже, пока не прекратились совсем. Некоторое время спустя во время истерики её сердце не выдержало.
На похоронах было мало людей. Всю церемонию Мария стояла рядом с Александром, слегка касаясь его плечом, и её поддержка была дороже всего. Оксана смотрела с сочувствием, в искренности которого Александр не сомневался — у Мелеховой любая эмоция мгновенно и явно отражалась на лице. Штефан и Николай, специально вырвавшийся с рудников в Якутии, были торжественно-мрачны, а старая фрау Бек, не сдерживалась, рыдала в платок. Тогда, на миг подняв взгляд от гроба, Александр посмотрел на них всех — на тех единственных друзей, которые поддержали его в самый сложный момент жизни. В тот момент он действительно многое понял.
— Надо же, — вдруг сказал Штефан изменившимся голосом — теперь в нём помимо удивления слышался оттенок неприязни. — Что, интересно, он тут забыл?
Вырванный его вопросом из печальных воспоминаний — и благодарный другу за это, — Александр проследил за его взглядом, направленным вбок, и увидел, как освободившийся столик возле окна занимают двое магов: герр Кестенхольц, известный швейцарский дипломат, которого Александр видел пару лет назад, когда саммит Конфедерации магов проходил в Берлине, и Фридрих фон Винтерхальтер.
Винтерхальтер явно почувствовал на себе чужое внимание. Пока его спутник изучал меню, он обвёл помещение цепким взором — их взгляды пересеклись, и Александр с достоинством кивнул бывшему однокласснику. Тот словно замялся на миг, но затем всё же надменно кивнул в ответ, после чего отвернулся к начальнику, задавшему ему какой-то вопрос.
— А гонору-то, гонору, — проговорил Штефан. — С кем это он, не знаешь?
— С герром Кестенхольцем, главой Департамента международного сотрудничества Министерства магии Швейцарии. Винтерхальтер его ассистент.
— Да ну? — Баумер вновь посмотрел на волшебников у окна. — Винтерхальтер — ассистент? В жизни бы не поверил, но ты вряд ли шутишь.
Александр пожал плечами и сделал глоток кофе. До него доходили обрывки информации о работе Винтерхальтера в Департаменте, и хотя в своё время его должность, далеко не самая престижная, однако же сохраняющаяся на протяжении столь долгого времени, стала для Александра неожиданностью, слишком уж много думать о мотивах Винтерхальтера он не собирался. Зато в том, что мотив имелся, сомнений не было.
— С другой стороны, — после некоторого молчания философски заметил Штефан, — у каждого своё представление о работе мечты, согласись.