— Нельзя рассориться с тем, с кем никогда не приятельствовал, — отмахнулся Александр. — Нет, Мария, дело не в Свидерском или ком-то ещё. Дело во мне… в моих чувствах.
И прежде, чем девушка успела опомниться, он опустился перед ней на одно колено.
— Мария, — произнёс Александр, доставая из кармана коробочку, обтянутую тёмно-синим бархатом, — я не мастер изящных выражений, поэтому никогда, наверное, не смогу выразить словами всё то, что чувствую к тебе. Однако свою любовь я готов доказывать тебе каждый день до конца жизни, — он открыл коробочку и протянул ей — бледной, взволнованной. — Мария Ровинская, согласитесь ли вы оказать мне честь и стать моей женой?
— Ох!.. — выдохнула Мария, прижав руки к груди. Её взгляд был прикован к старинному серебряному кольцу, хотя скорее — к камню в его оправе. — Что внутри?!
— Мой Патронус, — ответил Александр, вместе с ней наблюдая за тем, как кувыркается в серебристых искрах сверкающая рысь. — Часть меня будет всегда с тобой… если ты согласишься принять это кольцо, конечно.
— Что за вопрос?! — вскричала Мария — и налетела на него, сжимая в объятиях. — Саша, любимый, конечно я приму! Конечно я согласна выйти за тебя!
Он улыбнулся, и они слились в поцелуе — долгом и жарком, которому не страшен холод зимней ночи. Когда же молодые люди, тяжело дыша, чуть отстранились друг от друга, Александр поймал руку Марии и надел кольцо.
Глава 13
17 апреля 1967 года.
Письмо матери застало Фридриха в Афганистане, куда он сопровождал начальника для инспекции посольства — вокруг него ходили нехорошие слухи, и герр Кестенхольц решил лично проверить, что происходит в Кабуле.
Вместо обычного учтивого безразличия письмо сочилось страхом.
Дорогой сын,
Вчера ночью твоем отцу стало плохо. Он до сих пор очень слаб; целители обследуют его, но пока ничего не говорят… Я опасаюсь за него. Приезжай как можно скорее!
С нетерпением ждущая тебя,
Отбросив письмо от себя, Фридрих спрятал лицо в ладонях, с нажимом помассировал лоб.
— Что-то случилось, Фридрих? — тактично осведомился герр Кестенхольц, с которым они вместе завтракали.
— Письмо из дома, — мрачно ответил Фридрих. — Мой отец, кажется, болен. От меня требуют вернуться незамедлительно.
— Отправляйтесь, конечно же, — кивнул герр Кестенхольц. — Я справлюсь без вас, Фридрих. Позаботьтесь о семье.
— Как скажете, — блекло отозвался Фридрих. Он накрыл салфеткой едва начатый завтрак, поднялся из-за стола, простился с начальником и направился в свой номер гостиницы. Там он вызвал эльфов и отдал распоряжение, а сам остановился у гардероба, невидяще глядя на резную створку. — Дерьмо! — Фридрих с силой ударил по ней кулаком — по руке тотчас же прошла волна боли, засаднили костяшки, но Фридрих не обратил на это внимания.
Это письмо — глупый порыв матери. Если отец не в состоянии контролировать её, значит, он в самом деле плох. Может умереть?.. «Только не сейчас… не так скоро», — думал Фридрих, прижимаясь лбом к деревянной панели.
Если отец умрёт, он, Фридрих, станет бароном. А барону фон Винтерхальтеру по статусу не положено служить.
На своём месте в Департаменте международных отношений Фридрих хотел оставаться как можно дольше. Ему нравилась эта работа, сложная и нередко тяжёлая, но пользу от которой Фридрих отчётливо ощущал, ежедневно пополняя свой багаж умений и знаний. Он разбирался в геополитике и заводил знакомства в разных странах, учился решать конфликты других и контролировать себя. Огромный путь был им пройден с момента выпуска из Дурмстранга — и Фридрих не хотел, отчаянно не желал сходить с него сейчас, когда ещё столькое в нём самом нуждалось в улучшении, корректировке. Он не хотел замыкаться в проблемах Швейцарии и семьи, когда вокруг целый мир — мир, как воздействовать на который он всё ещё учился.
Однако теперь нет выбора, нужно возвращаться. Необходимо узнать, как плохо обстоят дела и сколько ещё времени есть в запасе.
Мощными порталами через Тегеран, Стамбул и Рим Фридрих добрался до Берна за четыре часа. По прибытии его задержали в Департаменте всего на пять минут — потребовалось подписать заявление на отгул и пообещать в течение суток прислать официальное разъяснение, почему он вынужден был прервать командировку. Едва же с этим был покончено, Фридрих трансгрессировал домой. Родовой замок и горы вокруг были, как всегда, умиротворены и спокойны.