— Добро пожаловать, герр Штайнер. Хозяин ожидает вас.
Александр молча переступил порог и последовал за домовиком по роскошному дому. Устилающие паркет дорогие ковры, изящность позолоченной резьбы, украшающей панели на стенах, гордый блеск начищенных подсвечников — всё говорило о бесспорном вкусе человека, владевшего особняком. Но вместе с тем дом показался Александру — едва уловимо, скрыто — запущенным. В нём не было ароматов обжитости: тонких запахов еды с кухни, хотя время было как раз после ужина, расплавленного воска, цветов, духов. Лишь стерильная чистота. У Александра создалось впечатление, что двери давно нежилого особняка отворили исключительно для встречи с ним.
Винтерхальтер ожидал в рабочем кабинете, таком же чисто-необжитом, занимая время бумагами. Когда он поднял взгляд, Александр с изумлением отметил, что выглядит Винтерхальтер крайне измотанным. Тёмные мешки под глазами добавляли ему лет.
— Герр Винтерхальтер.
— Герр Штайнер, — Винтерхальтер поднялся из-за стола, изучая Александра не менее внимательно, чем тот его.
Ощущение Дурмстранга вернулось моментом — душное облако неприязни, соперничества, почти вражды. Но на этот раз молодые люди не стали поддаваться желанию начать пикировку. Оба теперь понимали, что это детское, пустое.
С совершенно непроницаемым выражением на лице Винтерхальтер пожал протянутую Александром руку и предложил ему кресло.
— Итак, — сложив руки домиком перед собой, произнёс Винтерхальтер, — чем могу быть полезен, герр старший следователь?
— Как и писал вам, дело касается предстоящего заседания Верховного суда по делу Райнхарда Тодлера, — ответил Александр, старательно сохраняя нейтрально-деловой тон. — Впрочем, поверхностно.
— Вы не могли бы пояснить?
— Что вам известно о нападении на герра Альфонсо Эрнандес Ревуэльта? — вопросом на вопрос ответил Александр.
— Что оно состоялось, — Винтерхальтер на мгновение прикрыл и потёр глаза. — Мой отец состоит в хороших отношениях с доном Альфонсо и писал ему после инцидента, однако я сам, к собственному стыду, не имел времени отправить дону Альфонсо свои пожелания скорейшего выздоровления.
— Возможно, — осторожно, щупая почву, произнёс Александр, — через отца вам известна версия герра Эрнандеса о причинах случившегося?
Винтерхальтер вскинул брови.
— Его версия?
— У потерпевших почти всегда они есть, причём не всегда они озвучиваются следователям. Особенно это характерно для чистокровной знати. У таких всегда найдутся политические оппоненты, завистники, безумцы…
— Лично я бы причислил нападавших к последней категории, — вдруг весьма резко прервал его Винтерхальтер. — Не знаю, как ещё назвать тех, кто восторгается делом Гриндевальда.
Вот и оговорка. Александр ухватился за неё, игнорируя возможную подначку:
— Почему вы считаете, что приверженцы идей Гриндевальда причастны к нападению?
— Никому больше не пришло бы в голову напасть на дона Альфонсо как раз перед заседанием по делу Тодлера, на котором он должен был выступить.
— Вы полагаете, это не могли быть личные враги герра Эрнандеса?
— Методы не те, — хмыкнул Винтерхальтер и тут же досадливо дёрнул щекой.
Попался. Стало быть, как и ожидал Александр, он знает больше, чем положено.
— Герр Винтерхальтер, — Александр обратился спокойно, почти вкрадчиво, — я не сомневался в вашей осведомлённости. Все мои вопросы не просто так, — он глубоко вздохнул, прежде чем переходить к сути того, зачем пришёл сегодня к школьному врагу. — Вы сказали, что герр Эрнандес — хороший знакомый вашего отца. Они оба являлись лидерами сопротивления Гриндевальду в своих странах во время войны. Их слово имеет большой вес в обществе и легко может решить исход судебного процесса в отношении герра Тодлера. При этом людей, подобных герру Эрнандесу и вашему отцу, в Европе осталось мало.
Воспалённые глаза Винтерхальтера сузились до щёлок.
— Я не понимаю, к чему вы ведёте, герр Штайнер.
— Тогда буду прям. Теперь, когда герр Эрнандес не может выступать в суде, обвинение постарается найти свидетеля, по силе голоса не уступающего ему. Очевидным кандидатом будет ваш отец. Однако у нас, — Александр решил не говорить «у меня», — есть опасения, что нападение повторится, как только будет выбран новый голос обвинения. Нам не хотелось бы, чтобы это оказался ваш отец, который, согласно нашей информации, болен.
Он сделал паузу, и Винтерхальтер откинулся на спинку кресла.
— Что у тебя на уме, Штайнер? — резко спросил он, глядя в глаза.