Если бы не эти его слова, то я бы уже, наверное, до конца полета не оторвалась от созерцания удаляющейся земли за толстым стеклом иллюминатора. Пришлось отвлечься.
- А? – я быстро посмотрела на угрожающее количество приборов на столе и помотала головой. – Да нет, спасибо.
Сказала, а потом поняла, что сказала что-то не то. Или не так. Или не тем тоном. Потому что тишина вдруг раскололась и резко ухнула.
А может, надо было сопроводить свой отказ реверансом с низким поклоном? Я снова отвернулась, скрестив на груди руки. Оставалось только ждать. Ждать реакции.
Его следующая фраза заструилась холодным потоком по воздуху и, достигнув моих ушей, вынудила вздрогнуть.
- Тебе не понравится, если я начну уговаривать.
- Я и не прошу меня уговаривать, Владислав Андреевич. Когда я сказала «нет, спасибо», это значит «нет, спасибо» без намека на ваши дальнейшие встречные действия.
Тем временем, на столе стараниями очень обходительной и аккуратной девушки стали возникать неизвестные мне ранее блюда. Я с подозрением следила за появлением так называемого завтрака и все больше приходила в смятение.
Завтрак – это кукурузные хлопья с молоком. Это пережаренные в вечной спешке тосты, намазанные медом. Это яблоки и высококалорийное шоколадное печенье. Это бутерброд или вчерашняя пицца, запитая обжигающим растворимым кофе. Завтрак – это всегда на ходу, на пороге, по дороге.
Завтрак – это не воздушный омлет с беконом, грибами и томатами. Не круассаны с конфитюром. Не тонкий фарфор маленьких кружек и не свежезаваренный кофе. Не белоснежные тарелки и не отутюженные салфетки.
Короче, понятия о завтраках у нас явно разнилось.
- Мне тебя заставить? Накормить? Не усложняй и лучше просто спокойно поешь.
Больше он ничего не добавил, а лишь приподняв одну бровь, стал ждать, когда я начну есть. Но я не начинала. И вообще не двигалась. Замерла и молча смотрела на гастрономические изыски.
Когда прошла минута, цвет его глаз потемнел. Лицевые мышцы напряглись, от чего линия скул стала еще резче.
- Елизавета, - теперь его голос звучал совсем тихо. Катастрофически тихо. Переливался на низких нотах и все больше наполнялся предупреждающей угрозой. – Ты же наверняка против насилия?
Я неуверенно кивнула.
- В целом, да.
- А я не собираюсь спорить с тобой по каждому поводу. Сделай из этого хоть какое-нибудь умозаключение, - и почти сразу же. – Ну?
Пришлось потянуться за французской булочкой, потом осторожно взять нож, придвинуть к себе сливочное масло. На более разнообразный набор действий меня просто не хватило. Все это я проделывала очень медленно, излучая глубокое чувство обреченности. И лишь когда я с удовольствием откусила тонкую хрустящую корочку, ощутив на языке ароматный вкус хлеба, пряного и сдобного. Когда попробовала до одури крепкий черный кофе, почти вязкий от густоты. Только после этого он довольно улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку кресла.
- Вот и умница, - взяв свою чашку и сделав из нее небольшой глоток, ровно произнес он. – Надеюсь, больше мы к этой проблеме не вернемся.
Но новая проблема появилась буквально через несколько минут, стоило мне закончить с едой. То ли по немому приказу, то ли следуя врожденному инстинкту предугадывания любой просьбы, подошла стюардесса и быстро убрала все со стола.
- Еще что-нибудь? – прежде, чем уйти поинтересовалась она.
Едва заметное движение головой. Чуть в сторону.
- Спасибо. Больше ничего, - и она тихо удалилась.
Вот тогда-то, в полной тишине, нарушаемой только звуком двигателей, и прозвучала его фраза, от которой все внутри меня похолодело. Фраза, которая тут же вызвала во мне настоящую бурю неприятия, непонимания, сопротивления и черт знает еще каких эмоций. Я плотнее вжалась в кресло, пока дальше отодвигаться уже стало некуда. Не то чтобы в его тихом приказе было что-то сложное или трудновыполнимое, но вот делать мне этого категорически не хотелось.