- Не смей, Влад, - в отчаянии прошипела я ему на ухо. - Не смей! Не смей!
Вместо ответа он рывком сдернул джинсы с моих бедер.
- Что не сметь? - прорычал он, обхватывая мое лицо руками. - Трахнуть тебя? Так ты здесь была нужна только для этого. Только. Для. Этого. - повторил он, сжимая еще сильнее пальцы на скулах.
- Отпусти, - прошептала сквозь зубы. Со стиснутой челюстью особо развернутых диалогов не построишь. И все-таки с надеждой - сейчас одумается, остановится, прекратит. И потом совсем безнадежно: - Ну, пожалуйста.
И ведь почти перешла на унизительную мольбу - лишь бы сработало. Лишь бы услышал и перестал. Портить окончательно всё. Не услышал. Не перестал. На меня с новой силой обрушился поток настойчивых ласк - наглых, резких, требовательных: губы до крови, сминая, подчиняя, выворачивая наизнанку. Пальцами внутрь, раздвинув грубо бедра, равнодушным движением, унизительным в своем совершенстве. Тем самым, от которого я столько раз растворялась в томной неге, захлебываясь от наслаждения, отдавалась его прикосновениям, подчинялась рукам.
Тем самым, которые сейчас приносили только боль и отвращение.
- Тебе так нравилось, детка? - его пальцы ритмично скользили внутри меня, не принося и капли былого удовольствия. Тело как будто взбунтовалось, отказываясь воспринимать его в принципе. Оно не отзывалось, не реагировало. Оцепенело в бешенстве. Застыло. Замерло.
- Так не нравилось, - выдохнула и закрыла глаза, твердо намереваясь уйти в астрал. - Делай, что хотел и слезай с меня.
- Нравилось, - убежденно заявил он и легким прикосновением провел по волосам. Таким неожиданно трепетным, обманчиво нежным, что захотелось поверить, будто все что случилось до этого, было страшным сном. На секунду. Пока не продолжил: - Забыла уже как стонала подо мной? Давай на бис, Лиза, или талант исчерпан?
Вообще-то я рассчитывала, что постигнутого дзена мне хватит на более длительное время. Как минимум до конца трагической сцены. Что все-таки финиша я смогу дождаться в относительном спокойствии. Но после его слов во мне открылось второе дыхание, и я с новыми силами начала вырываться. Все также безуспешно.
- Ненавижу, - повторяла я сквозь зубы, когда он, раздвинув колени, жестко вошел в меня. И снова и снова, с каждым его движением: - Ненавижу. Ненавижу.
Монотонно. Размеренно. На одной глухой ноте.
- Ненавижу, - твердила отрешенно после каждого его поцелуя и, если получалось, вытирала губы рукой.
- Ненавижу, - цедила тихо, ощущая тяжесть его тела на себе, упиралась в грудь ладонями, чтобы только как можно меньше соприкасаться кожей.
- Ненавижу, - губы в кровь. Кусала. От обиды, злости, бессилия. Как единственный способ не свалиться в бесконтрольную истерику, не разрыдаться.
Тем больнее было, где-то на периферии сознания, вспоминать, как это происходило раньше. Сколько трепета и удовольствия я испытывала от его самых простых прикосновений. Как любила его жадные, настойчивые поцелуи, которым было так легко подчиняться. Как задыхалась от его ласк, откровенных, решительных, твердых. Он никогда не был нежным в постеле, скорее жестким и циничным. Брал свое любым доступным способом, не обращая внимания на обстоятельства.
Но кто виноват, что именно это мне в нем и нравилось?
Кто сказал, что, услышав, слово «нет», он остановится?
Я никогда этого не проверяла. Зато теперь стало ясно, что никакое слово не заставит его отказаться от достижения желаемого.
Еще одно движение во мне. И еще. Финальное. Обхватил снова шею ладонями, прижал голову к обивке дивана и ворвался в рот языком - нагло, по хозяйски. Словно не целовал, а наказывал. А когда с трудом отвернулась, выплюнул:
- Сука.
И будто в завершающем аккорде свершившегося безумства, раздался сигнал телефона.
Разом не стало ничего. Ни его. Ни его прикосновений. Ни его тяжести на мне.
Бессонов легко поднялся с меня, застегнул брюки и направился к валяющемуся на полу сотовому. Несколько секунд послушал говорившего на том конце, а потом скинул вызов и отбросил телефон.
Больше ко мне он не поворачивался.
По скорости одевания мне не было равных. Я натягивала на себя одежду так стремительно, что вызвала бы жгучую зависть у любого срочника. Последнее, что я увидела, прежде чем захлопнуть за собой дверь, его напряженную, идеально ровную спину с широко расправленными плечами.
- Ублюдок, - прошептала я напоследок и выскочила в холодную дождливую ночь. Беда даже была не в том, что я с трудом представляла куда мне двигаться дальше - территория особняка, к сожалению, не ограничивалась стандартными шестью сотками. А в том, что мне было абсолютно все равно в какую сторону направиться. Сначала шла быстрым шагом, потом перешла на бег, не чувствуя усталости и холода. По бесконечным темным аллеям, в надежде, что рано или поздно они выведут меня к выходу из этого ада.
Я бежала, пока легкие не начало обжигать словно горячим воздухом. Пока ноги не налились тяжестью и не стали ватными. Пока не споткнулась и не рухнула на колени, уткнувшись носом в землю. И только тогда я разрыдалась - отчаянно и громко, как раненый зверь. Орала и визжала в черное беззвездное небо до хрипоты. Давилась солеными слезами, размазывала их по лицу и снова выла. И выла. Переходя плавно на глухое охрипшие поскуливание.
И когда я перешла практически в беззвучный режим, сзади вдруг раздался голос и чьи-то руки легли мне на плечи:
- Встань, дура. Холодно же.