Во-первых, это занятие притупляло чувство голода.
Во-вторых, время за таким досугом пролетало незаметно.
В-третьих, мне было, что сказать Владиславу Андреевичу. Даже в избытке.
В своих воспитательных приемах он ни капли не слукавил – из продуктов я нашла только спиртное и минеральную воду. Но обследование стратегически важных объектов, где могло бы храниться продовольствие, еще на несколько часов укоротило мой день.
Если мне не изменяла память в таком ритме я смогла бы продержаться примерно неделю. А за этот период Вера уж всяко бы успела перевести мне гуманитарную помощь.
Тут пришлось тормознуть и еще раз повторить для себя, зачем я это делаю. Деньги, оставленные Бессоновым, продолжали лежать на том же месте. Бери и пользуйся в свое удовольствие. И, собственно, не усложняй себе жизнь. В конце концов, отбросив всю эту псевдоморальную ахинею о независимости и гордости, я могла бы уже давно проводить время с гораздо большим толком.
Но независимости и гордости не было. Моим миром правило элементарное упрямство, а оно стучало по голове посильнее любой псевдоморальной ахинеи.
По ходу дела я вспомнила несколько подходящих к случаю торжественных реплик. Например, пафосное «Мне не нужны Ваши деньги, я сама могу себя обеспечить». Ой, блядь, если честно, еще как нужны. Зачем лишний раз кривить душой. Но звучала фраза хорошо, даже трагично. Я взяла ее на заметку. При удачном стечении обстоятельств ей легко можно было заполнить вопросительную паузу, дабы не вдаваться в подробности моего скверного характера.
Совсем другое дело было с отцом. И если вмешательство в собственную жизнь я еще могла как-то переварить, то вмешательство в добрые и крепкие семейные отношения с последующим внесением в них разлада, так просто не переваривалось.
Минимум это заслуживало моего возмущения.
Ближе к вечеру я поостыла. В приготовленном для Бессонова монологе поубавилось резкости. А над эмоциями восторжествовал здравый смысл. И все же это не помогло до конца избавиться от повышенных тонов в голосе. И от вопроса, едва стоило ему появиться на пороге.
- Как вы смеете вмешиваться в мою жизнь? – ровно поинтересовалась я, встав в широком арочном проеме. Со стороны казалось, что я провела весь день в одной позе, не сходя с этого места, чтобы наиболее эффектно встретить его в первую же минуту прихода.
Ерунда, конечно. У меня были занятия и поинтереснее.
Что я сразу поняла, так это свою ошибку в выборе и постановке слов в одном единственном произнесенном предложении.
Он остановился. Нет. Недоуменно замер. А потом медленно перевел холодный взгляд на меня. И столько в этом взгляде было удивления, как будто с ним только что заговорила цветочная этажерка. Не просто заговорила, а понесла какую-то несусветную хуйню.
- Как ты выразилась? – тихо переспросил он. От его сдержанного голоса я мгновенно растеряла весь свой боевой настрой. И отступила на шаг назад.
- Вы вмешиваетесь в мою жизнь, - без былого напора и уверенности повторила я.
Бессонов одним резким движением снял пиджак и бросил его в сторону. Минуя меня, на ходу расстегнул верхние пуговицы рубашки и прошел в гостиную.
- Да, - наливая виски в бокал, твердо ответил он. – И?
- Я вас не просила мне помогать.
Короткий глоток. Глухой звон кубиков льда.
- Я и не спрашивал.
И тут механизмы в мозгу заработали в аварийном режиме. Я мгновенно вернулась к заданной цели. Без каких-либо переходов и предупреждений. Обходя на своем извилистом пути такие опасные препятствия, как смысл и логика, я на глобальном ускорении вылетела к главной теме сегодняшнего вечера:
- А вы в курсе вообще, о чем мы говорим?
На его губах заиграла самодовольная улыбка, он скрестил руки на груди и покачал головой.
- Нет. А это важно?
- Да, - чуть не выкрикнула я. – Это важно.
- Ну, хорошо, - он убрал бокал с виски в сторону, сел на диван и провел рукой по волосам. В целом, придав себе очень внимательный и заинтересованный вид. Затем кивнул перед собой, как бы приглашая подойти ближе. – Раз уж это так важно, то у тебя минута, чтобы грамотно в уме сформулировать свою мысль, и еще одна, чтобы ее озвучить.