Был уже четверг, а ему пока что удалось сыграть всего пару раз. И он страшно обрадовался, когда, подойдя к трактиру, услышал стук шаров и кеглей.
Готтлиб бросил свой дорожный чемодан на лавку и поспешил к игрокам, рассчитывая, что ему и на этот раз удастся ускользнуть от когтей Сатаны.
Но, вопреки ожиданиям, этот день принес ему только беды.
Готтлиб приступил к игре, не испытывая, впрочем, никакого удовольствия, поскольку играл по необходимости.
Когда в первые три захода он сбил девять кеглей одним шаром, никто из противников на это особого внимания не обратил; но, увидев, что и дальше он играет так же удачно, все стали выражать недовольство. Вскоре в адрес Готтлиба полетели оскорбления. Затем от оскорблений соперники перешли к кулакам. Кулаков оказалось недостаточно, и в ход пошли стулья. В пылу драки наш герой схватил бутылку и ударил ею по голове одного молодого ткача. Бутылка разбилась, а парень рухнул наземь, обливаясь кровью.
Наступила мертвая тишина. Всех ужасом уставились на жертву. А Готтлиб, опасаясь возможных последствий, воспользовался всеобщим замешательством, подхватил вещички и бросился к дверям. Но на пороге неожиданно наткнулся на привлеченных шумом жандармов, которые и схватили его. Парень заявил было, что виновен не он, но все показали на него, как на зачинщика и пособника дьявола или, уж по меньшей мере, как на бродягу и злодея.
Оборванного, окровавленного и умирающего от усталости, его отвели к бургомистру.
Не имея времени выслушивать стороны, бургомистр для начала ограничился задержанием Готтлиба до новых распоряжений.
Так наш несчастный токарь, молодой человек, стремившийся во всем быть первым, очутился за решеткой в мрачной тюрьме, в ожидании каторги, а может быть, и эшафота.
Но не боязнь каторги или эшафота занимала его мысли, а страх, вызванный тем, что теперь он совершенно лишен возможности играть в кегли и, следовательно, рискует попасть в лапы дьявола, с которым подписал договор.
Чувствуя себя пропавшим как в этом, так и в том мирах, Готтлиб в отчаянии упал на солому, брошенную на пол его камеры.
Часть III
Оказавшись в тюрьме, Готтлиб быстро понял, в какое положение он попал. Первым его желанием было разбить себе голову о решетку. Но он сообразил, что смерть не только не положит его мукам конец, но лишь приблизит тот ужасный миг, когда проданная Сатане душа попадет в его когти. Страдания, испытываемые в этом мире — как бы жестоки они не были! — ничто в сравнении с теми, что приходится терпеть в мире ином.
Эта спасительная мысль вернула Готтлиба к Богу, к первоисточнику Добра и Милосердия.
Раздавленный телесными и душевными страданиями, отчаянием и страхом, он смиренно встал на колени и начал молиться. Парень покаялся в грехе, признав, что тщеславие было его причиной. Он чистосердечно попросил у Господа прощения и, проливая горькие слезы, умолял помочь ему. Готтлиб поклялся стать другим человеком и употребить все силы своей души, чтобы заслужить милость Всевышнего. Чистосердечная молитва возрождает душу молящегося. В этом посчастливилось убедиться и Готтлибу. Он успокоился и почувствовал, как в душе его зародилась надежда. И в тот же день, как если бы молитва юноши уже дошла до Господа, двери тюрьмы открылись и двое жандармов снова отвели его к бургомистру.
— Молодой человек, — заявил тот, — благодарите Бога, что событие, приведшее вас в тюрьму, получило счастливое завершение. Еще немного, и ваш удар оказался бы смертельным, но, к счастью, этого не произошло и ткач не только поправился, но даже просит меня простить вас… Итак, поскольку, помимо всего прочего, у меня сегодня именины, я поступлю более снисходительно, чем вы заслуживаете… Я возвращаю вам паспорт и даю эти четыре талера… Ступайте себе с Богом… А еще я посоветовал бы вам бросить игру, особенно в кегли.
Готтлиб от всего сердца поблагодарил бургомистра за совет и деньги и, раздираемый противоречивыми чувствами, покинул город, повторяя в душе своей клятву никогда больше не играть.
Следующий день был субботой.
Итак, заканчивалась неделя, в течение которой токарь ни разу не сыграл в кегли. А вы, дорогие дети, помните, что он обещал сатане играть не реже трех дней из семи.
Всякий раз, когда Готтлиб вспоминал об этом обещании, сердце его сжималось, а из груди вырывался тяжкий стон.
— О Боже! — шептал он время от времени. — Только Ты можешь меня спасти… Но если даже я недостоин Твоего сострадания, я не стану роптать…