– Это же я, – сквозь сонное оцепенение подумала Геля. – Значит, Люсинда все-таки меня бросила, и я умерла. А как же это я умерла, а все равно все вижу?
«Да потому что это не настоящая смерть, а клиническая, дура!» – пришел неизвестно откуда довольно грубый ответ, и Геля стала просыпаться, выныривать из ласковой, мягкой одури.
Она же стописят раз читала про такое в интернете! Душа отделяется от тела, и люди в состоянии клинической смерти видят будто со стороны себя, место ДТП или операционную, ах, неважно!
Врачи, конечно, утверждают, что это всего лишь галлюцинации. Мол, на переходном этапе между жизнью и смертью прекращается работа сердца и дыхания, и гипоксия – то есть кислородное голодание – вызывает всякие видения: ощущение полета (есть!), спокойствия и умиротворения (есть!), движения по темному туннелю к свету (пока нет).
Только все равно они врут, врачи эти. Теперь Геля точно знает. Она же вот отделилась и видит очень ясно все, что происходит с ее телом. И с ее кошкой!
Геля напряглась, стараясь закрыть зверька руками, защитить от удара. Кошка жалобно мяукнула и посмотрела вверх, прямо ей в глаза.
«Уходи! Пожалуйста, уходи!» – изо всех сил подумала Геля.
Рука лежащей девочки шевельнулась слабо, едва заметно, но старуха все равно увидела:
– А, тебе все мало! Ну, получай! – Клюка свистнула, рассекая воздух, но второго удара так и не последовало.
Голова Павловской странно дернулась, и старуха медленно, грузно обрушилась на пол. Песок взметнулся серым облаком, присыпав клюку, лохмотья и опрокинувшийся фонарь.
Струйка пламени побежала по песку, ярко осветила подвал, шарахнувшуюся от огня кошку и бегущего к ней, Геле, Щура.
«Это он бабку камнем, – подумала девочка, – а я сейчас очнусь, и все у нас будет хорошо!»
Но картинка внизу вдруг смазалась, а Гелю закружило, как котенка в стиральной машине, и потащило в какую-то черную, ревущую трубу.
Она отчаянно закричала:
– Щур! Силы Зла! Маааамочка!
Но неведомая, безжалостная сила все влекла ее неизвестно куда, крутила, сквозь рев доносились обрывки разговоров, шум ветра, рокот моторов и голоса птиц, все это сливалось в резковатую, механическую музыку, и Геля, наконец, поняла – да ведь она же фарфоровая пастушка, которая кружится-кружится-кружится…
Кто-то настойчиво, не попадая в такт, звал какую-то Ангелину, мешал кружиться.
– Вы… меня… сбиваете! – сердито сказала она, с трудом открывая глаза. – Не мешайте, понятно?
– Ну просыпайся же! Приходи в себя! – Перед Гелей мелькнула какая-то тень, и левой щеке стало больно.
– Ах, так вы драться! – Девочка тяжело шлепнула рукой по чему-то теплому и твердому. Сильно оцарапала палец. И проснулась.
Прямо перед ней, держась за щеку, сидела Люсинда Грэй. Ее прекрасные, изумрудные глаза светились то ли изумлением, то ли гневом. Геля медленно перевела взгляд на свою руку – на подушечке среднего пальца выступила капля крови. Потом посмотрела на Люсинду. В ушах у той были затейливые сережки. Вот оно что.
– Я вас стукнула? Я нечаянно… – едва ворочая языком, проговорила Геля и стала снова проваливаться в сон.
– Да что же это такое? Просыпайся! Просыпайся, Ангелина! – Фея яростно затрясла ее за плечи.
Геля неохотно открыла глаза. Голова была тяжелой, словно чугунной. Во рту пересохло.
– Тебе удалось? Ты покрыла Алмаз защитым снадобьем? – нетерпеливо спросила Люсинда.
– Да… А я думала, что вы меня бросили. Меня там, между прочим, чуть не убили…
– Конечно, я тебя не бросила! – оскорбленно воскликнула Фея. – Я же говорила, беспокоиться не о чем, я обязательно вытащу тебя пятнадцатого июня! – Но встретив недоверчивый Гелин взгляд, спросила: – Как, я не говорила про пятнадцатое?
Девочка отрицательно помотала головой.
– Мне было известно, что пятнадцатого июня Поля Рындина вторично получила травму головы и довольно долго находилась без сознания, – сказала Люсинда. – Я заранее подготовила сеанс связи на это время. Кома – не то, что обыкновенный сон; в этих случаях связь установить гораздо легче.
К Геле постепенно приходило осознание того, что она вернулась. Домой, в двадцать первый век. Перед ней стоял раскрытый ноутбук (сонолет, или как его там), расхаживала стриженная под мальчика женщина в джинсах.
Все. Вернулась. А это значит, что никогда больше не увидит…