– Ничего мне не надо, – тускло сказала Геля, – я хочу домой.
– Ты плохо себя чувствуешь? – Люсинда склонилась к ней, заглянула в глаза. – Что ж, вытащить тебя обратно было нелегко, наверное, временной пласт все же слишком велик… Последствия предсказуемы – сонливость… апатия… – Она взяла Гелю за руку, сосчитала пульс, как это делал Василий Савельевич. – Пустяки. Пройдет. – Люсинда улыбнулась. – А сейчас собирайся, я отвезу тебя обратно.
Глава 2
До лицея доехали на удивление быстро. Впрочем, Геля сидела как замороженная и мало на что обращала внимание. Тем более, на какое-то там время. Люсинде даже пришлось слегка потрясти ее за плечо, когда машина остановилась.
– Простимся здесь. Не надо, чтобы нас видели вместе, – сказала Фея.
– Прощайте. – Геля покорно кивнула, потянув ручку дверцы.
– Постой, – окликнула ее Люсинда. – Сейчас ты несколько не в себе, но это всего лишь побочный результат твоего путешествия во времени. Как ни странно, тебе нужно хорошенько выспаться, и все пройдет. И тогда ты, возможно, захочешь поговорить со мной. Или получить заслуженную награду. – Фея выдержала небольшую паузу, но, не дождавшись от Гели никакой реакции, закончила с некоторым пафосом: – Обещаю, я появлюсь снова – наяву или во сне.
– Да-да, конечно, – рассеянно ответила Геля, – я всегда рада вас видеть.
Она выбралась из машины, сделала книксен, медленно повернулась и побрела по направлению к лицею – до него был почти целый квартал, – невольно шарахаясь от пролетающих мимо автомобилей и провожая удивленным взглядом ярко, но слишком небрежно одетых людей, которые к тому же неслись как бешеные.
Из ее сумки зазвучала резкая механическая мелодия – не «Августин», нет, La mère des enfants perdus, – и Геля вздрогнула от неожиданности.
Ах, да. Мобильник же. Достала телефон, ответила:
– Я.
– Детка, сколько раз я тебя просил не копировать мамину манеру разговаривать по телефону? – услышала она чуть искаженный современной техникой, но такой родной голос папы, Николаса Александровича Фандорина. – Это не совсем… вежливо. Алло! Ты меня слышишь?
– Да, – ответила Геля и ускорила шаг. Папка! Ее родной, любимый папка!
– Я не смог подъехать к лицею, там совершенно негде встать, – пожаловался Николас Александрович. – Жду тебя за углом, там, возле…
– Уже бегу! – крикнула она, подпрыгнула, как заяц во ржи, чтобы разглядеть угол противоположной улицы, и кинулась, расталкивая прохожих, уворачиваясь от машин, к старенькому «форду», мирно стоящему у обочины.
Николас Александрович вышел из машины, видимо, чтобы размять свои длиннющие журавлиные ноги. Он не видел дочь – смотрел в другую сторону. Ветер взъерошил его светлые, коротко стриженные волосы, и у Гели сердце остановилось – как же она соскучилась!
С визгом:
– Папка! Папка мой любимый! – бросилась отцу на шею.
Из Николаса Александровича вышел бы прекрасный регбист – застигнутый врасплох, он ловко подхватил дочь на руки и даже не покачнулся.
– Эй, ты что? – спросил он, обнимая Гелю и пытаясь заглянуть ей в лицо.
– Сам ты эй! – Дочь уткнулась Николасу Александровичу куда-то в шею и обняла его еще крепче.
– Гель, а, Гель? Ты двойку получила? – осторожно поинтересовался папа.
– Я?! – Она оскорбленно отцепилась от Николаса Александровича, и тот поставил ее на землю. – Я никогда не получаю двоек! Просто соскучилась.
– Соскучилась? – Вид у папы был такой растерянный и недоверчивый, что сперва Геля совсем обиделась. А потом вспомнила – это же она не видела его почти три месяца, а папа-то расстался с ней всего лишь утром.
– Ладно. Забудь об этом, – буркнула Геля и забралась в машину. Все равно было немножко обидно.
– Гель, а, Гель? Что все-таки случилось? – спросил папа, поглядывая в зеркальце заднего вида.
«До фига чего случилось, папочка. Но рассказать тебе об этом я не могу, – вздохнула про себя секретный агент Фандорина. – Во-первых, тайна. Во-вторых, все равно не поверишь. Не хватало еще, чтобы и здесь меня таскали по детским психологам или как их там».
Поэтому отвечать Геля не стала, а, наоборот, спросила, задумчиво разглядывая большущие папины руки, сжимающие руль:
– Пап, а ты умеешь драться?
– Драться? – удивился Николас Александрович. – Что за странные вопросы? Интеллигентному человеку незачем драться. Он всегда найдет другой способ разрешить конфликт. А драки – это дикость.