– Подмогнуть? – забеспокоился сердобольный извозчик.
– Сам, – упрямо пропыхтел Щур, подсаживая мальчика в коляску.
– Дак что, куда? В морозовскую али в ольгинскую?
– В больницу не поеду! – снова крикнул Шкряба.
– Поедем, куда скажешь, – успокоила его Геля. – Куда вас, кстати, везти?
Щур хмуро посмотрел на нее и буркнул:
– «Утюг» знаете?
– Э, нет. Прощенья просим, барышня, на Хитровку не поеду. Разденут, разбуют и пустят голым бегать – обнакновенное дело. Вылазь, шкет, или давай до больницы, – запротестовал извозчик.
– Он боится, что из больницы в приют заберут, – сказала Геля, стараясь разобраться, что к чему. Про Хитровку папа (Николас) рассказывал – там одни бандиты живут. А Рындин (тоже теперь папа) вроде как там работает (то есть служит). Хитровская рвань и босяки – это, значит, они и есть. Ага…
– Это, канешно. В приюте оно не мед, – задумчиво протянул извозчик, поглядывая на мальчишек с искренним сочувствием. Щур насупился, покосился на Шкрябу, который забился в самый угол кожаного диванчика, и неохотно проворчал:
– Не тронут тебя на Хитровке, дядя, не боись.
– Полюбил волк кобылу, жаниться обещал, – хмыкнул тот.
Щур окинул его долгим оценивающим взглядом. Потом вдруг улыбнулся во весь рот и заговорил – не так, как прежде – будто нехотя, а бойко и даже весело:
– Не тронут. Ты чего ж, не знаешь, кого возишь?
– А мне что, у кажного пачпорт спрашивать?
– Скажешь тоже – пачпорт, – усмехнулся босяк и хитровская рвань. – В пачпорте разве ж что дельное пропишут? Ты меня спроси, я тебе все в лучшем виде растолкую. Эта барышня, – он указал на Гелю широким жестом, словно они стояли на сцене, – Аполлинария Васильевна, родная дочка самого доктора Рындина! На Хитровке его очень обожают, потому как святой человек.
– Так уж и святой, – усомнился извозчик.
– А то. Ежели кто нуждается – так никому от него отказу нет. Ни самой голытьбе завалящей, ни фартовым, ни даже беглым, кто в розыске. Очень он докторской присяге верный. Ни черта не боится, никем не гнушается, лазит хоть в подвалы Кулаковские. Сам видал.
– Ой ли? Да как же его, сердешного, не порезали, тама же такого отребья, прости-осподи…
– Я ж тебе толкую – святой человек. Большое уважение ему от обчества за это. Да и поди его, порежь – он боксом своим аглицким кому хошь харю разворотит. Вона было раз, Корень на него попер по пьяному делу. Как доктор зарядил ему с вертухи в дышло, так Корень опосля неделю по всему Подкопаевскому зубы собирал. А в позатом годе, обратно же, по пьяни, Яшка Поваренок свою маруху поучил, да малость перестарался. Мало что ребра переломал, так до нервенной горячки забил. Сестра у ней была, побежала за доктором. Тот маруху Яшкину канпрессами обложил, микстуры влил какой-то, а на Яшку сильно осерчал. Нашел его – Поваренок в «Сибири» догуливал – и давай палкой по всему трактиру гонять. Палка у него знатная – по виду такая, как господа для форсу носят, с серебряным набалдашником, а внутри свинца залито – тяжеленная, страсть! Загнал Яшку в угол и охаживает. Как руку сломал, Яшка ажно протрезвел – что ж вы творите, кричит, нет на это вашей юрисдикции людям кости ломать! Доктор ему: «Кости – что, я сломал, я и починю. А тебе вперед наука будет, как женщинов до полусмерти забивать. Я-то думал, ты хоть вор, а не совсем пропащий, а ты, выходит, почти до мокрого дела, мерзавец, докатился!» И заново палкой его – хрясь!
– Эх! – азартно выкрикнул извозчик, хлопая себя по колену.
Мальчишка важно кивнул:
– Такой уж он, господин Рындин. Золотое сердце, святая доброта. Кажная хитровская собака ему за это уважение оказывает и сильно обожает. Никто до Аполлинарии Васильевны пальцем не коснется.
– Вона как! А собой он каков, доктор энтот? Богатырь? – с жадным интересом спросил извозчик.
– Не, собой не так чтоб видный, – ответил Щур с явным сожалением. – Ежели не знаючи глянуть, то чистый шпак – стекляшки-усишки-котелок. – И тут же строго добавил: – Но это видимость одна у него обнакновенная. А по сути – святой человек.
– В стекляшках да котелке? Дак я его сегодня возил! – обрадовался извозчик. – Святого человека! Говоришь, по кулачному делу он мастер?
– А то. Вот еще было…
Геля откашлялась и ядовито сказала:
– Прошу прощения, что прерываю столь увлекательную беседу. Но в коляске сидит раненый мальчик, которого хорошо бы отвезти домой. Вы, дяденька извозчик, согласны помочь?
Дядька сдвинул шляпу на нос, почесал затылок, махнул рукой:
– Что с вами делать? Поехали!