В рассказе «Тайное становится явным» милиционер говорит Денискиной маме:
– Государство предоставляет вам новое жилье со всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом!
На самом деле никакого мусоропровода у нас не было.
Наверное, в этом рассказе была мечта моего папы о нормальной квартире.
Кстати говоря, квартира уже строилась.
Мы летом 1961 года переехали в новый дом, в кооператив артистов Большого театра и Мосэстрады. Квартира была на одиннадцатом этаже. Так что и тут с кашей не получается – если бы я ее выплеснул в окно, она бы развеялась на мелкие брызги, ее отнесло бы далеко, и пострадавший дяденька все равно бы не догадался, откуда она прилетела.
Когда мы жили с бабушкой, я не гулял во дворе. Потому что это был на самом деле не двор, а такой как будто внутренний переулок, по которому часто ездили грузовики. И там не было ни газона, ни скамеечек, ни песочницы.
Гулять меня водили на Чистые Пруды – так назывался бульвар, хотя пруд был всего один – зато очень большой, с лебедями. Широкие аллеи, скамейки, деревья – там хорошо было играть или просто бегать.
На Чистопрудном бульваре происходит действие рассказа «Шляпа гроссмейстера» – когда Дениска выуживает из воды шляпу незнакомого дяденьки. Конечно, на самом деле ничего этого не было. Тем более что меня на Чистые пруды одного не отпускали. Считалось, что я был еще маленький, а там надо было переходить улицу и вдобавок – трамвайные пути.
А зато на новой квартире, на улице Грановского был не двор, а просто сказка.
Сейчас расскажу почему.
Дом состоял из трех корпусов. Два выходили на улицу, между ними был красивый чугунный забор. Ажурные ворота и калитка. Рядом с калиткой – будка охраны. Всех жильцов охранники знали в лицо и только кивали: «Здравствуйте… Здравствуйте».
За забором был сад с фонтаном и скамеечками. За садом был еще один, самый большой корпус – его парадные подъезды выходили в сад. Весь дом сзади был окружен высокой кирпичной стеной. Между этой стеной и домами был широкий и довольно длинный полукруглый проулок, туда выходили двери черных лестниц.
Когда Дениска в рассказе «Пожар во флигеле, или Подвиг во льдах» говорит: «А мы идем с Мишкой мимо черного хода» – вот про такую дверь во двор он и говорит…
Этот проулок мы называли «черка», то есть «черный ход». «Айда на черку!» – кричал кто-то, и мы все бежали туда или ехали на велосипедах. То есть там вполне можно было кататься. Было даже широкое место, где можно было развернуться на велике, чтобы ехать обратно. Потому что дальше был такой короткий туннель, с низким входом и ступеньками. То есть надо было слезать с велосипеда и тащить его по этим ступенькам. Или же развернуться и поехать обратно.
Разворачиваться было трудно. Потому что место было вовсе не такое широкое, а просто чуть шире, чем вся остальная черка. У меня с первого раза не получилось развернуться. Я слишком круто повернул руль и чуть не свалился. Уперся ногой в асфальт. «Ну и ладно, – подумал я. – Буду слезать и переставлять велик».
– Трус! – закричали старшие мальчишки, когда увидели, что я слез с велика и переставил его, чтобы ехать обратно.
– Почему? – спросил я.
– Если не трус, то развернись, как мы! – И показали, как это делается.
– А почему это я должен, как вы?
– А потому что если не развернешься, мы будем считать, что ты – трус.
Я подумал и сказал, нарочно со взрослым выражением:
– Ну и считайте, ну и пожалуйста! Мало ли что у людей на уме! Мало ли кто кого кем считает!
Мне показалось, что я их обхитрил.
Но они сказали:
– Мы не только считать будем. Мы всем расскажем, что ты трус. Трус, трус, трус!
Я сел на велосипед и стал разворачиваться. С третьего раза получилось.
– Ну, все, поехали! – сказали они.
– Подождите, я хочу еще потренироваться, – сказал я.
– Да не надо! – сказали они. – Все нормально, ты не трус.
Но я потом все равно стал тренироваться и очень хорошо научился ездить на велосипеде. И без рук, и со стаканом воды в руке, и даже – лежа животом на седле. Про это написано в рассказе «Мотогонки по отвесной стене».