Милена открыла глаза. Мир, ненадолго представ в обычном обличии, вскоре опять подернулся рябью и расплавился. Милена повела головой из стороны в сторону. Мир, ненадолго вернувшись, вновь сменился хаотичным набором красок. Следующая попытка повести головой закончилась новым колким сполохом в глазах.
— Ох-х, — тихо выдохнула Милена и затихла.
Между тем она выяснила: фокус достаточно узкий, причем наводится далеко не сразу. К тому же для фокусировки Троун прежде всего необходимо достаточно света.
И тут сам собой всплыл ответ. Неделю назад на улице Кат Милена слышала, как зазывает к своему лотку клиентов торговка игрушками — здоровенная баба с высоким, пронзительным голосом. Кстати, тоже певунья:
Она торговала зеркальными контактными линзами. Так, пустячок, очередная симпатичная безделушка.
Но зеркальные линзы отражают свет.
Да, конечно! Зеркало отражает свет, делая фокусировку крайне затруднительной, и к тому же сводит на нет интенсивность света в глазах — то самое, на чем играет Троун. При этом ей придется наводить фокус уже не спереди, а сзади, что гораздо сложнее. Милена с помощью вирусов подсчитала интенсивность света, исходя из суммарной мощности Преобразователя.
Должно хватить. Вроде как должно.
Но как добраться до Кат, чтобы купить линзы?
— Отвези-ка меня к той пристани, что у Эмбанкмент Гарденс, — сказала она певчему мальчику. — Оттуда до Зверинца ближе всего.
«Единственная возможность добраться до Кат, чтобы Троун не успела меня ослепить, — это заблудиться по дороге к Зверинцу и случайно там оказаться. А чтобы сделать это, надо разозлить ее так, чтобы она для острастки пальнула в меня светом. Получается, надо ее сейчас вывести из себя».
— Ну что, Троун, — сказала она вслух, — видишь, ты выиграла!
Тишина.
— Троун, чего молчишь-то? Здесь никого нет, можешь отвечать.
Глаза остренько кольнуло; Милена зажмурилась и закрыла их руками. Однако открытыми остались уши и кожа рук и лица, рядом с которыми вдруг словно чиркнули спичкой. В ухе завозился червячок.
«Троун здесь ни при чем. Это ты, сама. Помни об этом», — предупредил он.
«Я могу выводить ее из себя, — напомнила себе Милена. — А значит, и контролировать».
«Так что видишь, Милена, есть все же справедливость на свете. И ты больше не сможешь помыкать людьми».
«Тишина и темнота, — подумала Милена. — Вот кто мои союзники и друзья».
МИЛЕНА ПОПАЛА В ВОДОВОРОТ рынка Нью-Кат. Был самый разгар Лета Песен. Пели здесь решительно все — в том числе и те, кто не был болен, — просто так. Очередное модное сумасшествие. Милена брела шаткой поступью, поминутно спотыкаясь и сталкиваясь со встречными.
— С утра кругом сплошная пьянь! — пропел кто-то поблизости на мотив первой строки бетховенской «Оды к радости».
Песни вокруг так и звенели, так и катились волнами.
«Ты где? Где ты?» — допытывался сердитый голос в ухе.
«Не знаю! Я заблудилась! Ты же мне ничего видеть не даешь!»
Песни накатывали валом. Голос в ухе что-то сказал, но среди песенного гвалта Милена ничего не разобрала.
Кто-то дернул Милену в сторону — видимо, она случайно вышла на проезжую часть: отчаянно звонили велосипеды; один промчался так близко, что ей ветром взъерошило волосы. Взор прояснился. Мимо на скорости проезжали велорикши с груженными продуктами прицепами.
Рядом, у прилавка с фруктами, возмущенная покупательница напевала «Семь-сорок»:
Голос — теперь уже самой Троун — скрежетал в ухе:
«Так ты что, на рынке, что ли? На этой чертовой Кат? Как тебя туда занесло?»
— «Как, как!» Лишат тебя зрения — еще не туда занесет, — огрызнулась Милена негромко.
В ответ на дерзость Троун уколола световой вспышкой. Милена, согнувшись от боли, уронила лицо в ладони, но с места не двинулась. Продавщица фруктов отвечала трагической арией Квазимодо из «Нотр-Дама»:
Пение звучало повсюду. Что неудивительно: петь легко — не сложнее, чем разговаривать, — а главное, приятно.