— Сейчас есть специальные вирусы, называются «шовные». Мне его введут, и плацента будет держаться как приваренная.
— Прошу тебя. Я сказала тебе, что боюсь. Я страшно боюсь всей этой биологии. Не ровен час, еще какая-нибудь напасть нагрянет.
— Это другой вопрос, отношения к моей беременности он не имеет.
— У меня-то иммунитет, мне-то что. Я переживать не должна. Но у тебя-то его нет! Что, если эти твои шовные вирусы не успокоятся, а кинутся сшивать все подряд?
— Не кинутся, — со знанием дела ответил он. — У них блокирующая леденцовая оболочка.
Милена со вздохом покачала головой. Он прав, они действительно уходят от темы.
— Я не хочу, чтобы в мире стало одним сиротой больше, — сказала она.
— Один из нас все равно останется. На какой-то срок. А потом мы все так или иначе умрем. Но это ж не причина для того, чтобы не иметь детей. Иначе никто вообще бы их не заводил. А я детей люблю. И все равно кто-нибудь из нас останется и будет о нем заботиться.
«Майк, Майк. Сделай так, чтобы мне снова легко дышалось. Убери из меня страх. Скажи мне, что я просто перерабатываю, переутомляюсь и лишь поэтому просыпаюсь по утрам с ощущением, что я свинцовая плита на крыше».
Майк чмокнул ее в кончик носа.
— Никакого риска нет. Ни риска, ни беды. Даже если кто-нибудь умрет. Мы все когда-нибудь умрем. Люди всегда реагируют на то, что только что произошло. А не на то, заметь, что происходит непосредственно сейчас. Всегда с легким опозданием. И я не Бирон.
Милена снова смолкла. «Интересно, чувствую ли я хоть укольчик, хоть намек на ревность? “Как же так, это же моя забота! Мужики уже все к рукам прибрали, даже это!”»
— Так, — сказала Милена. — А теперь медленно и подробно. Почему это тебя не убьет. И что мне делать, если это все же случится.
МИЛЕНА ВСПОМИНАЛА, как она сидит у себя за письменным столом, в новой квартире, и работает. Рядом дефицитный музыкальный центр, фоном негромко звучит «Песнь о земле». Милена изучает земельную карту Братства Зверинца. Надо подыскать наиболее подходящее место для приюта больных и для Жужелиц. Мильтон хочет задвинуть их подальше в сельскую глубинку. Он еще жив, и все еще в должности Министра.
Ставни шкатулочных комнат закрыты из-за непогоды. Снаружи холодно, а откуда-то снизу доносится запах кофе. По углам чутко притихли тени, а руки у Милены слегка дрожат не то от холода, не то от безотчетной тревоги. Стоит зима, и свобода Милены все еще ограничена рядом условностей. Где-то с портативным куб-проектором скрывается Троун.
— Ну, как дела? — слышится вдруг со стороны.
Милена, обернувшись было на знакомый голос, пересиливает себя и говорит, уставясь в карту:
— Скоро здесь будут Ангелы, так что тебе лучше вовремя уйти.
Милена теперь Терминал. Консенсус обо всем знает, и Ангелы бдительно отсекают ей свет.
— Ты взгляни на меня, — просит Троун.
Милена, помедлив, все же оборачивается. Голова у Троун обрита; вместо гривы на ней теперь лишь щетина да мелкие крестообразные порезы. Она стоит с печальной улыбкой, в грязно-белой жилетке и рваных штанах. Откуда-то доносится запах — вроде как от спиртовой горелки. Руки и колени у Троун дрожат от холода. «Боже мой, — невольно думает Милена, — ну и вид».
— Послушай, Троун. Я отчасти даже сожалею о том, что все так обернулось. Очень сожалею. Но не буду же я просить тебя снова со мной работать, ведь так?
Милена опять повернулась к карте.
— А, так ты все же сожалеешь? Приятно слышать.
Троун говорит тоненько, с легкой сипотцой, как проказливая малолетка. Милена увеличивает громкость на своем электронном устройстве. Музыка набирает обороты; сопрано вибрирует как свисток, сверлят слух флейты. Мертвые пространства между квартирами все равно поглотят звук. «Откуда этот спиртовой запах? От плитки, что ли?» — недоумевает Милена, стараясь игнорировать то, что еще улавливается боковым зрением.
— Милена! — Троун пытается перекричать шум. — Милена, оглянись, у меня тут один эффект классный!
Милена, сузив глаза, молчит.
— Это ж твоя работа, разве нет? Использовать мои идеи. Ну оглянись, прошу тебя!
«Ч-черт, где эти Ангелы? Сколько можно это терпеть!»
Троун беспомощно, нараспев смеется, пытаясь попасть в ее поле зрения.
— Ну Милена, ну глянь! Ну оглянись, и я обещаю: я сразу же отстану, раз и навсегда. Ни разу в жизни больше не появлюсь!
Милена оглядывается. Перед ней вроде как голограмма Троун Маккартни, с зажженной спичкой. Образы самой себя она выдает действительно безукоризненно. Спичка большая, и язычок огонька на ней потихоньку подбирается к ее пальцам.