— Уж не хотят ли они нас перестрелять? — всполошилась Людка.
— Еще чего — нас, — усмехается мама. — Нет уж, придется тем пригрозить, кто не дает нам жить по-людски и так, как хотим мы, словаки. Пора уж и вам заняться в школе родным языком. Они обо всем этом помнили, вот и прихватили винтовки. Должно быть, тоже тайком пробираются, как Федор и Михаил, раз не по большой дороге идут. — И с облегчением добавила: — Верно, предупредили их, что таких, как они, снова гонят на фронт. Осторожность никогда не помешает.
Я живо представила себе четырех солдат, как они сидят на пеньках на опушке в Брежном поле. Возле них шумят ели, а в ручье журчит вода, в которую тетка Ливориха когда-то высыпала наши шишки. Теперь, когда мужики возвращаются с винтовками, она бы уже не сделала этого. Хоть я и не знала их, но подумала, что они защитили бы меня от тетки Ливорихи. Ведь я знала тетку Порубячиху, а мама всегда говорила, что все дубравчане похожи один на другого как две капли воды. И вдруг мне так захотелось помчаться на Брежное поле, собрать все шишки, какие там были, и показать тетке Ливорихе, что я больше уже ее не боюсь.
Вот так я про себя храбрилась, а мама неожиданно обняла нас двоих, маленьких, и сказала:
— Дети, может быть, и наш отец уже едет домой…
Радостная, она взглянула на дорогу, уходившую вверх на Груник, по которой в долгий путь отправились Федор и Михаил. Должно быть, в эту минуту она думала о них.
— Они — в Россию, — подтвердила она наши мысли, — а ваш отец — из России домой.
Легкая улыбка оживила и Беткино лицо. Еще бы, ведь это наш отец, которого мы не видели вот уже долгих четыре года, вернется домой. Но сквозь эту улыбку и нежный девичий взгляд, устремленный в угол горницы, я уловила еще и мысль о ком-то другом. Эта мысль была о Милане Осадском, который признался ей в любви, отстегав ее прутиком вербы. Вернется и он. Вернется! От волнения у Бетки задрожали веки.
Тишину нарушила Людка:
— Значит, от того охотничьего ножа Мишо Кубачке никакого проку не будет, раз война так быстро кончится.
Мама чуть усмехнулась и посмотрела на часы.
— Ну, мне уже стряпать пора. У Матько, верно, в пустом желудке урчит. Я пообещала галушки с брынзой сварить. Раз он о нас не забывает, то и мы постараемся ему угодить. Он только пальчики оближет. Пусть поест всласть, ему, бедняге, это полезно. — И приказала мне: — Сбегай к бабушке, она обещала мне брынзы.
Но, прежде чем мама произнесла последнее слово, тетка Гелена вошла в сени и закричала:
— Вы дома, мучители?
— Дома, дома, — ответила Бетка.
Вдруг со двора снова донесся шум: это тетка Верона шла, постукивая палкой о каменное пристенье. В последнее время, вконец обессиленная, она ходила, как слепая, проверяя палкой надежность каждого шага. Она присела на пороге сеней и с жадностью глотала прогретый солнышком воздух.
Чуть отдышавшись, она крикнула нам:
— Слыхали, что творится? Мужики толпами возвращаются с фронта. Человек двадцать прошло нынче опушкой в Брежном поле. Яворкуля, Шимонова жена, мне сказывала.
— Не двадцать, а только четверо прошло там. — Мама пытается восстановить правду.
— И у каждого будто по две винтовки было.
— Было, да только по одной. Любят люди делать из мухи слона.
— Ох и болтают! — возмущается тетка Верона, но вдруг в голову ей приходит более веселая мысль: — А было б не худо, кабы и двадцать вернулось, и каждый с двумя винтовками, вот было бы дело!
Последние слова тетки Вероны были приглушены криками, долетавшими от заднего ручья. Тетка Порубячиха, раскинув руки, неслась, словно вихрь. Щеки у нее пылали, платок сполз с головы на плечи, и по пристенью тянулись за ней мокрые следы: второпях она босиком перешла брод за нашим гумном.
— Что же такое творится, люди добрые? Я с поля примчалась, говорят, дубравчане вернулись. Эко! — Она гордо вскинула голову. — Никто не обскочит дубравчан в смелости! И якобы винтовки при них. Вот увидите, они тут жару дадут! — И Порубячиха грозится кулаком в сторону домов под Груником: — Пускай теперь Ондруш попробует подсунуть мне записку или подглядывать за мной.
Через сени она прошмыгнула прямо в кухню.
Я посторонилась. Мне показалось, что ей нужно больше места, чем обычно. Она важно вертелась, отряхивая юбку и размахивая руками, словно разгоняла стаю птиц. Я ушла в сени, где было попросторнее и где тетка Верона грелась на пороге, прислонившись головой к дверному косяку.